— Сколько лет-то тебе?
— Двадцать два на Алену равноапостольную исполнилось.
— Что ж ростом не удалась? А не врешь?
— Вот те крест, не вру.
Аленка честно перекрестилась.
— Вот не поверила бы… Ну, присаживайся, что ли.
Аленка села на лавку, Степанида Рязанка встала напротив, коленками на стулец, локтями на стол, подперлась и вздохнула.
— Говори уж, чего надо.
— Отворот нужен, — прошептала девушка. — Самый сильный, какой только есть.
— Слабый отворот, стало быть, уж испытала? — насмешливо спросила ворожея. — Ну и что же ты такое проделала?
— Заговор читала.
— А как ты его читала? — вдруг заинтересовалась ворожея.
— Ночью, на распутье.
— Это правильно. Ты помнишь его?
— Помню…
— Произнеси! — потребовала Рязанка. — Ну-ка, сейчас как раз к полуночи близко, давай, голубка!
— Крест сымать? — безнадежно спросила Аленка.
— Сымай, — подумав, велела ворожея.
Аленка выложила на стол свой крестильный крестик серебряный. Никитишна взяла его на ладонь, зачем-то, прищурив единое око, разглядела.
— Потемнело серебро-то, девка, — непонятно для чего сказала она.
— Всё время темнеет, — пожаловалась Аленка.
— Плохо. И не разумеешь, с чего?
— Не разумею.
— Ну, говори.
Аленке вспомнилось зловещее бормотание карлицы Пелагейки: «…встану не благословясь, выйду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а дымным окном да подвальным бревном…» Увиделось и широкое смуглое лицо, в которое всякое слово заговора словно добавляло злобы.
— Встану не благословясь, выйду не перекрестясь, — робко, словно на том распутье, произнесла она, — из избы не дверьми, из двора не воротами, а окном… окном…
— Дымным окном да подвальным бревном, — подсказала Никитишна. — Нельзя спотыкаться. Давай-ка смелее!
— Выйду на широку улицу, спущусь под круту гору, — продолжала Аленка, — возьму от двух гор земельки, как гора с горой не сходится, гора с горой не сдвигается, так же бы раб Божий Петр с рабой Божьей Анной не сходился, не сдвигался… не сдвигался…
— Да не спотыкайся ты! — прикрикнула ворожея.
— У меня на такое памяти-то нет, — пожаловалась Аленка, — я и молитвы-то пока запомнила…
— Это всё, что ли?
— Нет… Гора на гору глядит, ничего не говорит, так же бы раб Божий Петр с рабой Божьей Анной ничего бы не говорил. Чур от девки, от простоволоски, от женки от белоголовки, чур от старого старика, чур от еретиков, чур от еретиц, чур от ящер-ящериц!
Аленкина рука сама вознеслась было, чтобы осенить девушку крестом. Но креста-то как раз на шее и не было. Аленка, вдруг испугавшись, схватила его со стола, торопливо накинула на шею гайтанчик и пропустила крест под сорочку.