Ларион Аврамыч ухватил Сеньку за плечо, и правильно сделал — чуть было не снесли его с крыльца две пробежавшие дородные бабы, в изумлении все порядки позабывшие. Дородство их усугублялось огромными шубами.
Бабы взвизгнули, а в это же время дядя Селиван что-то крикнул от снаряжаемого возка.
— Да к боярину Стрешневу же! — сердито отвечал Ларион Аврамыч. — К кому ж еще! К благодетелю нашему! Сенька, еще скажешь — в поминанье его уже вписал, весь наш род за него молиться будет! До скончания века! А род немалый!
Аленка опомнилась и побежала наверх, к Дунюшке.
Там творился переполох.
Первой Аленка увидела Сенькину жену, Кулачиху. Та, распихивая сенных девок, металась по углам. В левой руке она держала свечу темного воска, правой трижды закрещивала углы.
— Крест на мне, крест у меня! — не шептала, как полагалось бы, а возглашала она. — Крест надо мной, крестом ограждаю, крестом сатану побеждаю от стен четырех, от углов четырех! Здесь тебе, окаянный, ни чести, ни места, всегда, ныне и присно, и во веки веков, аминь!
Посреди светлицы стояла красавица Дунюшка, в одной рубахе, распояской, и простоволосая, без повязки, темно-русая коса на спину откинута. Глаза у девушки закатились, того гляди — грохнется без чувств.
— Занавески на окна! Суконные! — шумела, перекрикивая Кулачиху, мамка Захарьевна. — Чтоб и солнышку не глянуть! А ты, дитятко, поди, поди сядь, не вертись в ногах!
Она силком усадила на подоконную скамью тоненькую, но уже высокую и круглолицую, как старшая сестра, Аксинью. Девочка шлепнулась, сложила перед собой руки, кулачок к кулачку, и, приоткрыв рот, водила огромными глазами вправо и влево.
— Да где ж вода?! — раздался пронзительный голос постельницы Матрены. — Боярыня обмерла!
И впрямь — в глубине светлицы, так что за углом изразцовой печи и не разглядеть, на постели Дунюшкиной сидела, привалившись к столбцу полога, еще не старая, но уже завидной дородности хозяйка, Наталья Осиповна, а тощая Матрена с немалым трудом ее удерживала.
— Кто мовниц впустил? — вдруг возмутилась Кулачиха. — А ну, пошли, пошли в свою мовню, бабы! Незачем вам тут быть!
— Мы к ручке припасть! К боярыне с боярышней! — попыталась оправдаться старшая из них, Фетинья. — В такой-то день — да не припасть?..
— Идите, идите! Я вас знаю, вы у себя в мовне с нечистой силой знаетесь! Кто Авдотью Ларионовну на святки подговаривал в предмылье ночью в зеркало смотреть, беса тешить? То-то!
Аленка всё еще ничего не понимала.
Наконец яростная Кулачиха и ее заметила.
— Вернулась, богомолица? — накинулась она с ходу на девушку. — А ну, раздевайся и за работу! Сейчас вот углы закрещу, дур этих выставлю — рубашку жениху кроить будем! Ширинки расшивать нужно! Приданое перебирать!