— А коли купчиха — что на мешках едешь?
— В обитель я! В Успенскую! — ничего не соображая, твердила Аленка.
— Коли Калашниковых — что ж на мешках-то?
— Вдова я! В обитель еду! Отпустите меня — я постриг приму!
— Федька, забирай! Купчиха, вдова — сжалился над тобой Господь, послал и тебе сласть!
— Дядя Епифан! — завопила Аленка, увлекаемая с дороги в глубь леса. — Дя-дя-а!..
Но не до Аленки, видать, было кучеру Епишке. Творилось невообразимое — с телег снимали увязанную кладь, кто-то, защищая, лез в драку, чей-то возник, ополоумев от шума, принялся кусаться — и взвился кистень-навязень, и ударил коня в висок маленькой, но тяжкой гирькой. И, видать, взяли уже кого-то на нож, такой дикий крик перекрыл шум схватки.
А Аленка всё еще не соображала, что догнали ее не стрельцы, которым велено доставить девку в застенок, но те портные мастера, что на больших дорогах шьют вязовыми булавами…
— Да не вопи ты, дура, — сказал Федька, — не убудет с тебя! Сейчас вот и поглядим, что ты за купчиха…
С тем и завалил.
Влажные кривые кочки подались под ней, тело наполовину вмялось — Федька, удерживая за плечи, не давал приподняться, и показалось вдруг девушке, что вот сейчас и уйдет ее головушка в болото, и сомкнется оно над хватающим последний воздух ртом!..
Аленка вцепилась было зубами в грязную руку, да попала не на кожу — на засаленный рукав.
— Ого! — Федька стряхнул ее, как малого кутенка. — Горяча ты, матушка! Это любо! Ну так вот те мой селезень!..
— Дядя Епифан! — что есть мочи завопила Аленка, чуя, что вот теперь-то и пришла ее погибель.
Но кучеру, видать, было не до нее.
Федька распахнул на ней, лежащей, ферезею, ухватился лапищей за грудь.
— Ах-х!.. Ха-а!..
Не человек — чудище дикое громоздилось на девушку, ахая и шипя от возбуждения. Жесткая борода оцарапала лицо и шею, Аленка высвободила руки, вцепилась в нечесаные космы Федьки, но оторвать его от себя не смогла.
— Ради Христа… Не погуби!
— Невелик грех, замолишь!
— Феденька, батюшка мой… — Аленка уж не соображала, что лопочет. — Отпусти, не губи!
Вдруг щекам сделалось жарко, голова поехала-поплыла, да вверх дном и перевернулась…
Шум пропал.
И всё пропало.
Очнулась Аленка оттого, что ее сильно трясли за плечи.
— О-ох… — простонала она, не открывая глаз и не желая возвращаться из небытия.
Однако слух уже проснулся, уже опомнился и, помимо воли, принимал диковинные и звучащие вперебой слова.
— Так она, выходит, девка была?
— Дурак же ты, Федька!
— Гляди, и коса — девичья…
— У людей дураки — вишь ты, каки, а у нас дураки — вона, каки!
— Бог дает — и дурак берет!