В одном узелке оказались мотки ниток — шелка сканого, шелка некрученого, шелка шемаханского, тонких оттенков, желтоватых, охристых, розовых — то, что нужно мастерице для лицевого шитья. Отдельно маленькими пасмочками лежали золотые нити — пряденое золото с продернутой шелковинкой, крученое золото — и с алой, и с лазоревой нитью, моточек волоченого золота… И там же были воткнуты иголки.
— Ах ты господи… — прошептала Аленка.
Она перебирала вышивальный приклад, радуясь каждой ниточке. Затем, отложив пестрое сокровище, стала копаться далее — нашла связочки конского волоса, на который низать мелкий, семенной жемчуг. Сам жемчуг отыскался в мешочке — семенной, известный Аленке как варгузинский, — россыпью, а довольно крупный скатный, кафимский, — на снизках.
Отдельно были завернуты серебряные дробницы — видно, хозяйка укладки собралась расшивать облачение в церковь. Аленка разложила их — не те, какие ей доводилось нашивать в оставленные пустыми меж вышивки места на бархатах и атласах, не тончайшей работы, не старые, с облаченья на облаченье перешиваемые, которые знаменил еще знаменитый жалованный иконописец Оружейной палаты Семен Ушаков, а всё же, всё же… Вот и крошечный Никола-Угодник, по высокому лбу легко признать, вот и Богородица, а старец со свитком — святой Матфей, сидит себе, Евангелие пишет…
Как давно не перебирала Аленка этих крошечных серебряных образков, таких, что на ладошку четверо помещаются!..
— Угодил ли? — глядя на нее с некоторым испугом, осведомился Федька.
Аленка повернулась к нему.
— Ну уж угодил! — поняв по сияющему личику, какую радость приволок, воскликнул он. — Ну? Там и юсы были, дядька Баловень дуванил, мне полтина досталась, а с иного дувана шистяк мне обещал знатный, чтобы не хуже других наряжаться. А коли не шистяк — так шерсно.
Аленка, всё еще улыбаясь, смотрела на него и не понимала — что такое городит?
— А дядька Баловень не обзетит! Слушай, Алена, а коли я шерсно притащу — ты мне шистяк сварганила бы? Вот ведь и иголки, и нитки есть, и ножницы там, чай, завалялись…
Она молчала.
Ей вдруг сделалось безумно весело. Федька стоял перед ней — смешной, встрепанный, долговязый, лопочущий не по-христиански, всё на свете ей попортивший да погубивший, и всё же готова была Аленка сейчас сама обнять да поцеловать его, дурака, такую радость доставил он ей подарком.
Чтобы и впрямь не броситься ему на шею, Аленка снова в укладку полезла, ширинку недошитую достала, шапочку раскроенную, убрусы, два зарукавья.
— Алена… Я ненадолго же… Ты скажи — где чего поработать? Поправить, может, чего?