Один Аврашка Лопухин кое-как угодил. А что Аврашка — молод, глуп, за сестру словечка замолвить не умеет.
У Петра же на уме — потешное побоище, недавно задуманное. Велел неподалеку от деревеньки Кожухово построить крепостцу с земляными валами, глубоким рвом и бойницами, чтобы по возвращении из Архангельска ее осаждать. Игра игрой — а, пожалуй, как раз под Кожуховым и пришло ему на ум, что неплохо выучено маленькое, но верное ему войско, так что грешно тратить силы на потешные баталии… Полки нового строя — Преображенский с Семеновским, как всегда, одолели старые стрелецкие полки, так не одолеют ли и более грозного противника?
А верный друг, дебошан французский, первый в Немецкой слободе танцор и шпажного боя знаток, Франц Яковлевич Лефорт, уже в Архангельске толковать начал, что нужны новые выходы к морям, да не таким, что три четверти года льдами забиты, а к теплым. Опять же, рассказал кто-то, что Черное море в древности Русским называлось…
Дипломатией Петр Алексеич в те годы мало занимался — больно доверял любимому родному дяде, Льву Кириллычу, над всеми его вознес, тот всем и заправлял, как умел. Толку выходило мало — после походов Василия Голицына Россия с Турцией почитай что и не замирились. Подстрекаемые турками крымцы безобразничали — в 1692 году крымские татары разорили городок Немиров, увели и продали в рабство две тысячи человек. Через год угнали еще десять тысяч…
Вроде бы и с татарами нужно было справиться, но, начав поход, дойти бы до турецкой крепости, что стоит в устье Дона. Зовется — Саад-уль-Ислам, что значит — Оплот Ислама. А русские привыкли звать ее короче — Азов…
* * *
— Да ноги-то переставляй… — буркнул через плечо Федька. Он брел через сугробы первым, прокладывая путь, Аленка — за ним.
Лошадку с санями они оставили на опушке, лошадка была пегая, приметная, и Федька боялся, что ее узнают. Уж где он ее раздобыл — Аленка и догадываться не желала.
Затянулась зима, уж к концу поста совсем было сошел снег, и вдруг снова навалило за одну ночь, да так, что дверей не отворить. И снова стал санный путь. А Аленка уж думала, что так навсегда и останется невенчанной. В зимний мясоед Федька куда-то уходил с налетчиками, в пост, понятно, не венчают, и он условился ехать в церковь сразу же после Пасхи. На удивление всему болотному острову, так и сделал.
Село было невеликое, церковка деревянная, от годов почерневшая, — на взгорке, забираться скользко, Федька Аленку за руку втащил и привел на паперть.
— Пойду, с батькой Пахомием договорюсь, — сказал он. — Не забыл бы, как сряживались, он уж совсем трухлявый стал.