– Ага, мама… сейчас. – С готовностью принялся раздеваться Андрей, скидывая казённую одежду к порогу. – Баньку бы, ма?..
– От грязи-то отмоешься, успеешь. От позора – навряд ли. – Безо всякого укора сказала Нина Ивановна. – Поешь сперва, на тебе лица нет. – И только теперь в её дрогнувшем голосе, угадывались слёзы.
Когда пришёл отец, Андрей уже насытился и помылся в бане.
– А-а, отпустили? – не здороваясь, сказал он, распространяя по жилищу острый запах сырости. Он брякнул на кухне тазом и вытряхнул из вещмешка несколько рыбин. Потом вышел в сени и снял с себя плащ-накидку.
– Мать, плесни-ка щец, что ли. Насточертела уже рыба-то.
Он мог бы и не напоминать. Нина Ивановна с готовностью опытной служанки, угадала желание хозяина, и уже подносила миску с горячей похлёбкой к столу.
Терёхин старший насыщал свою утробу, не на кого не глядя. Лишь единственный раз спросил, обращаясь к Андрею:
– А ты, что же?
– Я уже поел. – Ответил тот и, осмелился обратиться к отцу с чисто мужским вопросом, хотя самому никак не хотелось. – Может граммов по сто? За встречу…
На его предложение Лука Михайлович ничего не ответил а, лишь хмурясь, продолжал наворачивать похлёбку. Сын же отцу очень хотел поведать обо всем случившемся но, глядя на него такого, желание иссякало с каждой секундой. Опустошив миску, отец сел к окну и закурил, так же молча, рассматривая улицу. Глядя на него, Андрей не выдержал этой натянутости.
– Да не молчи ты, батя. Не могу я… вот так!
– Он не может. А мы с матерью можем?! Обосрал на всю оставшуюся жизнь!
– Да-а, стоило мне по половинке выходить, чтобы вот так…
– Вишь, ты… «по половинке »! Совсем блатным стал… Да ты, хоть знаешь, сколько за ту половинку ввалено?!
Мать вышла из кухни, заслышав нарастающий скандал.
– Вот, что. – Положил ладонь на стол Лука Михайлович. – Забирай свои шмотки и… шагай к своей жене!
Андрею показалось, что отец свихнулся. У пожилых это бывает на нервной почве.
– К какой жене?
– К такой! Раз есть от тебя ребёнок, значит, и… жена должна быть!
Сын недоумевая, посмотрел на мать. Та стояла, прижавшись спиной к печке, и теребила концы наброшенного на плечи платка.
– Ребёночек у Иры. По всем приметам твой… Я захожу иногда… Квартира ей выделена, как одиночке. На краю посёлка, в новом фонде. Такой крепенький парнишечка.
– Так что, вот мой сказ! – Прихлопнул ладонью по столу Лука Михайлович.
– А, иначе нельзя было? Надо именно вот так: проваливай, мол! Э-эх, батя! – Сорвался с места Андрей, и кинулся в сени.
– Погоди! – Вскрикнула мать. Это его немного задержало и что-то радостное и в то же время горькое, влилось в его сознание.