— Боюсь, что так.
Он подошел к звонку и потянул шнур, а я подумала: «Это отсрочка. Во всяком случае, несколько дней я проведу в замке».
Как я и предполагала, моя комната находилась рядом с главной башней. Оконный проем был так велик, что вмещал две каменные скамьи по обеим сторонам, но сужался до размеров щели. Чтобы выглянуть из окна, мне приходилось вставать на цыпочки; под окном был ров, а за ним деревья и виноградники. Было занятно, что даже когда я думала о неопределенности своего положения, я не могла сдержать своего восхищения домом и его богатствами. Отец был таким же. Самым важным в его жизни были памятники древности, а после них шли картины. У меня картины находились на первом месте, но я унаследовала часть его увлеченности архитектурой.
Не менее живописной, чем оконный проем, была сама комната — несмотря на высокий потолок, она даже среди бела дня оставалась затемненной. Меня поразила толщина стен, хотя я и предполагала, что они должны быть такими; громадный гобелен, покрывавший почти полностью одну из стен, был выполнен в приглушенных переливчато-синих тонах и расписан павлинами — павлины в саду с фонтанами, колоннами, с раскланивающимися дамами и кавалерами, — явно шестнадцатого века. Позади кровати с балдахином был занавес, отодвинув который, я обнаружила альков, типичный для французских замков. Величиною он был с небольшую комнату со шкафом, сидячей ванной и туалетным столиком, на котором стояло зеркало. Мельком я заметила свое отражение и неожиданно рассмеялась.
Да, вид у меня был представительный. Даже внушительный. Вся я в дорожной пыли, шляпа съехала далеко назад и шла мне еще меньше, чем обычно; мои волосы — длинные, густые и прямые, единственная моя гордость — совершенно не были видны.
Служанка принесла горячей воды и предложила холодную курицу и графин здешнего вина. Я с восторгом приняла это предложение и была рада, когда она ушла — ее нескрываемое любопытство и оживление в моем присутствии напоминало мне о всем безрассудстве совершенного поступка.
Я сняла жакет и эту ужасную шляпу. Затем вынула шпильки и распустила волосы по плечам. Теперь я выглядела совсем по-другому — не только моложе, но и беззащитнее. Теперь я могла позволить себе выглядеть напуганной девчонкой, а не уверенной в себе женщиной, маску которой пыталась надеть. Очень важно, как ты выглядишь, и я не должна об этом забывать. Я гордилась своими волосами — темно-русыми с каштановым оттенком, почти рыжими в ярком солнечном свете.
Вымывшись в сидячей ванне с головы до ног, я почувствовала себя посвежевшей. Затем переоделась в серую шерстяную юбку и легкую кашемировую блузку подходящего оттенка. Блузка застегивалась под самую шею, и я уверяла себя, что в "ней меня можно принять за тридцатилетнюю женщину — конечно, если подобрать вверх волосы. Я не любила серый цвет. Инстинктивно я чувствовала, что некоторые оттенки голубого, зеленого, красного и бледно-лилового в сочетании с серой юбкой придали бы мне большую выразительность; однако как бы я ни любила комбинировать цвета в живописи, я не хотела так же экспериментировать с одеждой. Одежда, в которой я работала, была темно-коричневой, простой и строгой, как и та, что носил мой отец — я носила и его жакеты, которые мне были широковаты, но сидели вполне сносно.