— Есть еще какая-то зацепка?
— Пока никакой.
— Вряд ли это будет многого стоить, но кое-что я вам могу как будто подсказать. — Он надолго замолчал, заставив Шефа преисполниться волнения — чересчур выраженного, с точки зрения Зама, чтобы быть искренним, как слишком выразительным стало и лицо Президента, суля признание и одновременно сожалея о его незначительности. И в самом деле:
— Не сказать, чтобы я видел здесь достоверную основу для поисков — все скорее похоже на шутку, как это бедный Сандос мне и преподнес… (снова шутка, подумал Зам, прямо записные шутники). Именно вчера вечером при выходе из ресторана он сказал мне, что ему угрожали по телефону, один раз или больше — точно не помню, а кто… Погодите, не могли же это быть, как мне сейчас вот в голову пришло, «ребята девяносто девятого года»… Да нет, «ребята девяносто девятого» — это те, кого призвали к оружию после Капоретто, в 1917-м: «Бурлила Пьяве…», ну и так далее… Кто еще жив из тех ребят, тому сейчас под девяносто; да и потом, ссылаться на факт, который выглядит сегодня просто неприличным проявлением патриотизма… Нет, этого не может быть… Подождите-ка, я должен вспомнить. — Они стали ждать… Наконец лицо его озарилось.
— А, вот, «ребята восемьдесят девятого года», по-моему, так… Да, «восемьдесят девятого»… Но вроде даже не «ребята», может быть, «дети»…
— «Дети восемьдесят девятого года». — Смакуя название, Шеф ощутил горький привкус неясности. — Значит, «восемьдесят девятого», стало быть, это дети именно нынешнего, 1989 года.
Когда усилия президентской памяти увенчались успехом, Зам подумал, что проще вспомнить восемьдесят девятый, приход которого праздновался считанные дни назад, нежели тот давний девяносто девятый, и предположил:
— Скорее, 1789-го. Придумано отлично.
И Шеф, и Президент восприняли его вмешательство неблагосклонно.
— Все-то вы историю вспоминаете, — заметил Шеф. Президент же спросил:
— Придумано что именно?
— С 1789 годом. У какой еще революции можно в наши дни почерпнуть идеи? Как говорилось когда-то по поводу одного напитка: первый, он остается лучшим… Да, замысел хорош.
— Ну, особенно хорошим бы его я не назвал. — Президент махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху.
— 1989-й или 1789-й — увидим потом, — заметил Шеф, — могу даже сказать: узнаем в недалеком будущем… Здесь и сейчас — чтобы, кроме всего прочего, не отнимать у вас драгоценное время — нам важно лишь одно: точно выяснить, что именно поверил вам вчера вечером бедный адвокат Сандос об этих «детях восемьдесят девятого года» и их угрозах.