— Этого не может быть. Симпатичная дама — самозванка.
— Она симпатичная? Тогда я понимаю, почему ты ее не вышвырнул, — сказал Коутс.
— Она сказала, что ее зовут миссис Синклер, но в доме я не заметил никаких признаков мужа — гам есть только старая служанка. Полагаю, будь миссис Синклер замужем, со мной разговаривал бы ее муж.
— Она может быть вдовой.
— Вдовой или хорошей актрисой. Или и тем и другим.
— Ты считаешь, она солгала, что является владелицей Уиндмур-Мэнора? — спросил Коутс.
— Именно так я думаю. Но если она представит мне документ на право собственности, уверяю тебя, я сумею распознать подделку.
— Что ты собираешься делать? В обоих случаях?
Перед мысленным взором Джеймса предстала Белла Синклер — большие зеленые глаза, изящные черты лица, полные губы и роскошная грива золотисто-каштановых волос. На ней была только ночная рубашка, и хотя белый хлопок закрывал от нескромных взоров все ее тело — от шеи до запястий и кончиков пальцев ног, — он все же не был святошей и не мог не заметить роскошных форм. А когда он всем телом прижал ее к стене, восхитительно полные груди… Впрочем, об этом лучше не думать.
Она вовсе не была утонченной дамочкой и не нуждалась в его внимании. Если бы он не заметил ее тень в окне, она вполне могла проломить ему голову кочергой.
В одном он был уверен: Белла Синклер не намерена сдаваться. Она собиралась бросить ему вызов.
Даже больше, чем женщин, Джеймс Девлин любил, когда ему бросали вызов. А уж комбинация этих двух факторов представлялась ему вообще неотразимой.
Истина заключалась в том, что он совсем было собрался настоять, чтобы самозванка немедленно покинула его дом, но тут по лестнице спустилась старая женщина и в нефритовых глазах Беллы Синклер появился страх. Она попросила не причинять вреда старой служанке, и решимость Джеймса броситься в бой растаяла. Он не был монстром и не хотел стать причиной несчастья обманутой женщины.
Но не желал он и отказываться от дома, который с таким трудом приобрел.
— Так что ты будешь делать? — напомнил о себе Коутс.
— Завтра утром приготовь карету. Я возвращаюсь в Уиндмур-Мэнор.
На следующее утро Белла решительно отбросила черное траурное одеяние и выбрала изящное платье для прогулок изумрудно-зеленого цвета. Она решительно отказалась носить траур в собственном доме, когда не чувствовала никакого горя — только радость освобождения от безжалостного тирана. Она не планировала ехать в Сент-Олбанс и изображать скорбящую вдову, да и зеленое прогулочное платье было ее любимым, и не только потому, что идеально подходило к ее глазам. Дело в том, что это было одно из немногих платьев, которое она носила еще до замужества.