— Мне просто не верится, — сказал Джереми, — нет… у меня нет слов.
— Ну разве не удивительно? Не грандиозно? Добрались мы до него. Теперь ему не отвертеться. Старый выродок!
— Да, добрались. Вернее, ты добрался. Ну и история. Боже! Еще интереснее, чем в твоей книге.
— Ну спасибо. Да ладно, я не обиделся.
— И что ты теперь намерен делать? Рассказать Оливеру Литтону?
— Нет, пока не буду. Я обещал Сюзанне, что ее брат останется в стороне, поэтому я пойду другим путем. Я хочу повидаться с Лотианом.
— Когда?
— Завтра утром. Теперь несколько поздновато.
— Да. Один день роли не играет.
— Конечно. Я сначала собирался обо всем сообщить Оливеру. Думал, что так будет лучше, но он ведь начнет подробно расспрашивать, и возникнут сложности. И я решил, что лучше предъявлю ему все это дело уже в законченном виде. Представляю, как он обрадуется.
— Это уж точно.
— Она такая милая, Джереми. Я про Сюзанну. Ты ее помнишь?
— Да, теперь вспоминаю. Она и мне нравилась.
— И ты ей нравился, вот что. Она сказала, что решила быть со мною откровенной потому, что я напомнил ей тебя. А какая она привлекательная.
— Да? Мне все эти синие чулки казались на одно лицо, немного занудными и… ну, блеклыми, что ли.
— О Сюзанне ни того ни другого не скажешь. Она совсем не занудная. Кстати, она очень худенькая, ничего не ест. Я пробовал угостить ее обедом, но она и слышать не захотела, ограничилась маленьким бутербродом. Так что завтра я первым делом еду в Кембридж. Можно я сегодня останусь у тебя? Тут совсем рядом до Ливерпуль-стрит.
— Конечно. Ну что, откупорим шампанское?
— Нет. Оставим лучше до полной победы. Мне нужно, чтобы утром у меня была ясная голова.
— Очень мудро, старина. Я бы поехал с тобой, но у меня через две недели начинаются занятия, и я должен хорошенько подготовиться. Впрочем, мне кажется, что один ты справишься даже лучше.
— Постараюсь. Ладно, держи шампанское во льду к моему возвращению.
— Давай.
Старшой сестре миссис Томпкинс изрядно надоел этот мистер Литтон. Боже, он ее вконец измучил. Он постоянно жаловался то на боль в ноге, то на тошноту, то на плохие лекарства. Он постоянно отказывался принимать пищу, утверждая, что она отвратительная и тошнотворная, а потом жаловался, что его морят голодом. Он постоянно требовал врача, требовал отчетов о том, как продвигается его лечение, и выяснял, когда его отпустят домой. Но стоило в палате появиться какой-нибудь хорошенькой медсестре, он мигом забывал о боли и тошноте и флиртовал самым бессовестным образом. А как только опять оставался наедине с сиделкой, все начиналось сначала: требовал то судно, то грелку, причем именно тогда, когда сиделка более всего была занята другими больными. Сестра его, мисс Литтон, тоже хороша: являлась в самое неурочное время и высокомерным тоном требовала свиданий с ним. А теперь последняя капля — эта молодая вертихвостка, распомаженная и разряженная. Она появилась после ужина и тоже пожелала немедленно повидаться с ним.