— Барти, — попросил он, — Барти, не надо, пожалуйста, не надо.
И потом — Джайлз даже не понял, как это получилось, — он лежал с ней рядом и обнимал ее, а она все плакала, уткнувшись в него головой, приникнув к нему, словно он был последним ее прибежищем, а он все обнимал ее и говорил что-то глупое и бессмысленное вроде того, что ему невыносимо видеть ее страдания и она должна постараться не принимать все так близко к сердцу, что бы это ни было. И что он любит ее. Очень, очень сильно ее любит.
— Домой не пора? — спросила ММ, просунув голову в дверь кабинета Оливера. Он по-прежнему сидел за столом, уткнувшись в бумажки с цифрами, — в той же позе, как когда она уезжала.
— Я надеюсь найти что-то, о чем я забыл, — объяснил он, — какие-то средства, которые нас спасут. Но ничего не нахожу.
— Я занималась тем же самым, — сказала ММ. — Какие же мы оба странные.
— Что-нибудь удалось найти?
— Нет, боюсь, ничего.
— А я боюсь, что наш лимит исчерпан, — добавил он. — Я имею в виду, лимит удачи.
— Похоже на то. Во всех отношениях. — ММ не хотела это говорить, просто с языка сорвалось.
— Что значит «во всех отношениях»? — взглянул на нее Оливер.
— Да нет, вообще-то… Ну, я немного преувеличила.
— Можешь рассказать мне, если хочешь.
— Я понимаю, но… — замялась она.
Вопрос был деликатный, а ММ всегда крайне неохотно говорила о чем-то личном, даже о том, как ей спалось. При других обстоятельствах она могла бы рассказать об этом Селии. Но Оливеру… Младшему брату. Замкнутому, необщительному. Как она сама. Как их отец. Нет, никому из них это не пойдет на пользу.
Она вздохнула.
— Продолжай, — предложил он, — может быть, я хоть немного отвлекусь от своих проблем. Воспринимай это как проявление участия ко мне. Мы можем выпить по стаканчику хереса, если тебе это поможет.
А может, и стоит ему рассказать. Может, и хорошо.
— Все это, вообще-то, может показаться… глупым, — предупредила ММ.
Оливер взглянул на нее, открыл буфет у камина и вынул оттуда бутылку хереса и два стакана.
— Выкладывай, ММ, — сказал он.
Она поедет. Определенно поедет. Она уже приняла это решение в прошлый раз. Ей просто помешали. Оставаться здесь, в этой тюрьме, больше нельзя. Она тут задыхалась, выходила из строя. Во всех отношениях. Она чувствовала себя обессиленной, униженной, она была уже не в состоянии разговаривать с людьми. Последней каплей стала фраза Оливера о том, что она, оказывается, вовсе не Литтон. А раз так, что она здесь делает? Ярость ее утихла, но страдание осталось. Всю свою жизнь она жила как Селия Литтон, его жена и член его семьи. И как же он посмел отказать ей в этом? Да что бы ни случилось! Нет, нужно уходить. Как ни тяжело, а иного выхода нет.