— Миссис Берчилл? — прозвучал резкий голос с едва заметным иностранным акцентом.
— Состояние вашего мужа стабильное.
Мама издала невнятный звук, как будто выпустили воздух из небольшого шарика.
— Хорошо, что скорая помощь подоспела вовремя. Вы молодец, что сразу вызвали ее.
Рядом со мной раздались тихие икающие звуки, и я поняла, что у мамы снова глаза на мокром месте.
— Посмотрим, как пойдет выздоровление, на данном этапе ангиопластика кажется маловероятной. Он проведет в больнице еще несколько дней, мы понаблюдаем за его состоянием, а после отправим выздоравливать домой. Вам придется внимательно следить за его настроением; сердечные больные часто страдают депрессией. Подробнее вас проконсультируют медсестры.
— Конечно, конечно, — усердно закивала мама.
Мы обе были не в силах подобрать слова, выражавшие нашу благодарность и облегчение. Наконец мама остановилась на старом добром варианте:
— Спасибо, доктор.
Но он уже скрылся за неприкосновенной завесой своего белого халата. Рассеянно кивнул, будто торопился в другое место, спасать другую жизнь (что, несомненно, было правдой), и уже совершенно забыл, кто мы такие и чьи родственники.
Я собиралась предложить навестить папу, когда моя мать, которая никогда не плачет, заплакала, и не просто вытерла пару слезинок тыльной стороной ладони — всерьез, горько, мучительно зарыдала. Я вспомнила, как в детстве расстраивалась из-за пустяков, и мама говорила, что некоторых девочек слезы только красят — их глаза становятся шире, щеки румянее, губы пухлее, — жаль, нам с ней не так повезло.
Она была права; мы обе не умеем красиво плакать. Мы покрываемся пятнами и рыдаем слишком несдержанно, слишком громко. При виде нее, такой маленькой, такой безукоризненно одетой, такой несомненно страдающей, мне захотелось заключить ее в объятия и держать, пока она не успокоится. Однако ничего подобного я не сделала. Вместо этого я порылась в сумке и достала бумажный платок.
Мама взяла его, но плакать не перестала, не сразу, по крайней мере. После минутного колебания я коснулась ее плеча, как бы похлопала по нему, затем погладила ее спину по кашемировому кардигану. Так мы и стояли, пока ее тело слегка не обмякло, и мама не привалилась ко мне, словно ребенок в поисках утешения.
Наконец она высморкалась.
— Я так беспокоилась, Эди.
По очереди промокнув под глазами, она осмотрела платок в поисках следов туши.
— Знаю, мама.
— Просто мне кажется, я не смогу… если что-нибудь случится… если я потеряю его…
— Все в порядке, — твердо заявила я. — С ним все в порядке. Все будет хорошо.