Мне оставалось только расслабиться и получать удовольствие, ежедневно изучая отчеты Варежки о предварительных результатах расследования. Десятого октября, в субботу, я выписал предписание майору Васильеву, командиру десятого Барнаульского батальона, выпустить всех арестованных и содержащихся в казармах поляков и туземных мещан. Всех, кроме полоумного Бутковского. К вящему моему удивлению, этот двадцатилетний молодой дворянин с разумом пятилетнего ребенка оказался причастным к поджогам. Единственный из всех, горной полицией арестованных.
Ириней Михайлович каким-то образом выявил еще двоих поджигателей – мастерового с сереброплавильного завода и спившегося и уволенного материального приказчика с портовых пакгаузов. Первый взъярился на управляющего – Евгения Киприяновича Филева, приказавшего выпороть рабочего во дворе гауптвахты за какую-то провинность. И это невзирая на то, что с лета 1863 года физические наказания в империи были законодательно запрещены!
Бывший приказчик с пьяных глаз похвалился в кабаке, что спалит усадьбу ненавистного купчины. Естественно, собутыльники идею морально поддержали и даже помогли отыскать смолы и подсказали, где взять пару охапок соломы. Грубо говоря, пьянчужку взяли на «слабо». Кстати сказать, выдали его дознавателям те же самые… гм… господа.
Здание пожарной охраны, сгоревшее последним уже в ночь на двадцать восьмое августа, похоронило в пламени пожара любые подозрения в разворовывании выделенных Министерством уделов средств. В рапорте Пестянова подчеркивается, что на момент возгорания там не оказалось ни единого человека. Будто бы даже скрюченный от старости и ревматизма сторож в тот вечер вместе с остальными чинами участвовал в разборе развалин дома Фрезе. Кто-то заметил, что в дворне погорельца не хватает одного человека. Искали труп…
Но самый первый пожар, так сказать, подтолкнувший народную мысль в нужном направлении, случившийся девятнадцатого августа, начался благодаря усилиям Ивана Петровича Бутковского, которого в Барнауле иначе как Ваняткой и не звали.
Сам «виновник торжества» свои действия объяснить не смог. Протокол допроса вызывал лишь грустную улыбку. «Подле усадьбы господина Платонова был?» – спрашивал Миша. «Был», – радостно соглашался злодей. «Чего делал?» – «В песочке играл». – «А огнем крышу конюшни палил?» – «Палил. Пальчик вот ва-ва». – «Зачем палил-то?» Долгая пауза и надутые от обиды губы: «Я больше не буду». Конечно, не будет, едрешкин корень! У младшего советника горного правления, коллежского советника Константина Павловича Платонова, больше нет усадьбы. Как и у первогильдейской купчихи Пелагеи Ивановны Щеголевой. Только заваленные обгорелыми деревяшками участки, принадлежащие Кабинету. На территории АГО вся земля принадлежала лишь одному человеку – его императорскому величеству.