– Посыльных к председателю и к жандармам. Пусть справятся, когда господа изыщут возможность меня сегодня навестить. Потом пригласи ко мне Менделеева, фон Пфейлицера и Гусева. Все ясно?
Казачок щелкнул каблуками – у Принтца научился, «промокашка», – и умчался.
– Доброе утро, ваше превосходительство. – Мишино лицо серьезное, но глаза улыбаются. Рад этой суете? Ну-ну.
– Здравствуй, Миша. Отправь послания городскому голове и пароходчику Тюфину, Николаю Наумовичу. Непременно чтоб к обеду у меня были. А Ивана Дмитриевича Асташева и его гостя, красноярского купца Сидорова, на ужин пригласи… Надо бы что-то с поваром придумать… Тем, что имеется, пока не похвастаешься… Письма есть?
– Ничего особенного, Герман Густавович. Провели по инстанциям в рабочем порядке. – У меня ведь набрался канцеляризмов. Даже и не знаю, радоваться или печалиться. Язык вот так и пачкается казенщиной… Но приятно, черт возьми. Легкое дуновение из двадцать первого века… – На десять часов записан господин Пестянов с супругой…
О! Отлично! Жаль только, Апанас не успеет вернуться к этому времени, один поход к ювелиру не меньше половины дня займет: не каждый из десятка имеющихся на Уржатке мастеров возьмется за изготовление ордена. А сам даже не представляю, где именно мои деньги хранятся. Ну да ладно. Сейчас просто обговорим все, а инвестиции и на понедельник можно отложить. Тем более что они будут гораздо больше, чем Варежка думает. Я ведь хочу на него еще одну обязанность возложить. Присматривать за новым делом для Карины Бутковской.
Тогда, холодным и злым вечером, убежав с бала в Барнауле, я и думать не в состоянии был, чем бы этаким занять ссыльную. Кровь кипела от обиды и огорчения. Сердце в ушах тамтамы войны изображало. Гера рычал что-то о «повстречать в тихом переулке и по морде». Можно подумать, генерал-губернатор только сумеречными подворотнями и передвигается.
Как через весь город к домику Бутковской ехал, совсем плохо помню. А потом, когда уже встретили, помогли скинуть ненавистный, неудобный и словно с чужого плеча мундир, обняли да приласкали, вдруг… Действительно ведь, как-то вдруг. В один момент! Понял, что прижимаем к себе теплое тело полячки одновременно и я, и Герман. Двигаемся как-то удивительно вместе. Желания у нас – одни на двоих, и присущая молодости энергия, и характерный для старости опыт. И главное – никаких ощущений дисгармонии. Будто так оно и должно быть.
Даже немного грустно стало, когда все кончилось. Карина что-то щебетала, подавала на стол закуски, разливала по стеклянным бокалам красное вино, смеялась, а я лелеял в себе воспоминание. Тело мне досталось новое, но разум-то – старый. Тот, в котором отпечатались скрипящие, ноющие к дождю суставы, сжимающееся от нестерпимой боли сердце и близорукие, слезящиеся по утрам глаза. И вдруг несколько минут единения, восторга от тела, которому пока еще все можно и которое все может…