Вечер был прекраснейшим, и тащиться куда-то на ночь глядя с перспективой испортить чудное мое настроение совершенно не хотелось. Однако и ссориться с покладистым, не обижающим местных купцов полицейским не стоило. Тем более что и вопросы к нему имелись… Этакие… Скользкие. Политические.
– Благодарю, господин городничий, отужинал уже, – чуточку улыбнулся я растерянному чиновнику. – А вот не выпить ли нам с вами, милостивый государь, водки? Артемка!
Подождал минуту, пока шустрый хлопчик вынырнул из боковой двери.
– Собери нам с Иваном Федоровичем вина хлебного где-нибудь на улице. Ну и к нему все что нужно…
– Сей момент, Герман Густавович, – понятливо кивнул казачок и исчез. И только по зычным командам распоряжающегося гилевскими слугами денщика как-то можно было отслеживать его перемещение.
– Там и на стол уже прибрали, – попытался возразить городничий.
– Да полноте вам, – отмахнулся я. – Я ведь не завтра отбываю. Успеем еще отобедать. Вот хоть бы и завтра приду. А сейчас вроде как вы у меня в гостях…
В дверях мелькнул успевший все приготовить Артемка, однако городничего пришлось тащить буквально силой.
– Там и Дионисий Михайлович дожидаются, – упирался настырный чиновник.
– А гм… Дионисий свет Михайлович у нас кто? – придерживая незваного гостя, чтобы не сбежал, поинтересовался я. Очень уж имечко у незнакомца… неожиданное.
– Это друган мой… мм… окружной врач, господин Михайловский. Ну, он… э-э-э… чина не имеющий, ваше превосходительство.
– Что же это вы так? – мягко пожурил я Ивана Федоровича. – Докторов и так мало, а вы приятелю вашему чин испросить постеснялись?
– А вот и нет, ваше превосходительство.
– Так ведь, похоже, таки да.
– Да нет же, ваше превосходительство. Я в прошлом годе Александру Ермолаевичу прошение отсылал в Барнаул. Так он резолюцию наложил, дескать, господина Михайловского, будучи на то его желание, назначить на Зыряновский рудник доктором. Даже майора сулил или коллежского асессора…
Обычный, принесенный из какой-то горницы стол поставили прямо под ветви, устало пригнувшиеся от тяжести поспевающих маленьких яблочек. Два плетеных кресла в тени. Запотевшая бутыль с парой рюмок на салфетке, плошка с горстью соленых огурцов, тарелка розового, с прожилками, сала. Не хватало лишь художника, способного запечатлеть в веках этот милый любому мужскому сердцу натюрморт. Осталось только шепнуть денщику, чтобы послал кого-нибудь в дом городничего пригласить этого доктора.
– …вот и остался Дионисий Михайлович без чина, ваше превосходительство, – не решаясь сесть вперед меня, стоя у кресла, закончил рассказ гость.