Рыси явно избегали воды. Никакими лакомствами невозможно было заманить их в какой-нибудь ручей или пруд. При этом они прекрасно умели плавать, что выяснилось во время половодья. По ночам они часто пристально, не мигая, смотрели на луну. Она словно завораживала их своим колдовским светом. Тогда они часами способны были сидеть на подоконнике и, подняв к небу голову, тихонько подвывать: «У-у-уо-о-о-у-у-у!»
Половозрелой самка рыси становится только на втором году жизни, самец — на третьем. Увидев впервые в своей жизни снег, рысята сначала осторожно его обследовали, а потом разом окунулись в сугроб и принялись с явным удовольствием в нем валяться. Во время своих прогулок с хозяином они всегда старались держаться в тени деревьев или кустарника, а не выходить в открытое поле. Пересеченную местность предпочитали равнинной. Ежели шел дождь, они становились вялыми и приходили в дурное настроение. Грозы боялись страшно: стоило блеснуть молнии и ударить грому, как они молниеносно исчезали под кроватью или еще в каких-нибудь укромных уголках.
Когда владелец выпускал их по утрам из сарая, где они теперь спали, они его неизменно радостно приветствовали: терлись головами о его руки или одежду и проводили мягкой лапой с втянутыми когтями по его ногам. Поскольку к нему они относились совсем иначе, чем к другим людям, Линдеманн решил выяснить, по каким отличительным признакам они его, собственно, узнают? Он переоделся в одежду одного из егерей, который был одного с ним роста и примерно той же комплекции, а на него надел свой костюм. Однако когда тот вошел в помещение к рысям, те все равно не стали его приветствовать, а к Линде-манну, надевшему на лицо маску, они сначала приблизились с некоторой опаской, но, дотронувшись до его рук и ног, сразу же словно преобразились. Стоило же их хозяину заговорить под маской своим голосом, они уже в полном восторге подпрыгивали возле него и урчали от удовольствия.
Однажды Линдеманн решил явиться к ним в женской одежде. Пока он молчал, потребовалось немало времени, чтобы сломить их недоверие, в особенности у Мурра. Когда же он помимо женской одежды напялил себе на лицо еще и маску, они вообще перестали обращать на него внимание и обиженно ушли. Но как только он заговорил с ними обычным голосом, они сначала робко, но затем решительнее приблизились к нему и наконец узнали.
Линке иногда разрешалось залезать к своему хозяину в постель— она это ужасно любила. Но если в кровати спал кто-нибудь посторонний, она ни за что не соглашалась там лежать. После того как Мурра пришлось отправить в Варшаву, Линка особенно сильно привязалась к своему другу-человеку. Все, что ей удавалось добыть во время прогулки, — будь то мышь или молодая косуля — она притаскивала, клала перед ним на землю и пытливо заглядывала в глаза: ну бери же! Передней лапой она перекатывала добычу из стороны в сторону до тех пор, пока он не брал ее в руки.