В этот список, помимо матери хозяина, проведшей прошедший вечер в своей комнате у телевизора, вошли старшая дочь господина Начинкина с мужем и ее мать. Семейство Тиховлизов также не имело алиби, и как-то неуверенно и туманно рассказывало о своем местонахождении на момент убийства. За исключением Ильи Пофисталовича, который до момента трагического происшествия неотлучно находился при Гриппе. Хотя и не сказать, чтобы молодые люди были вместе, Тиховлиз-младший просто болтался с ней рядом. Но многие его видели и алиби подтвердили.
Вольдемар Сигизмундович, будучи человеком большого ума, удивительной прозорливости и недюжинного стратегического таланта, предпочитал держать друзей близко, а врагов еще ближе, поэтому все выше перечисленные особы были оставлены на ночлег в особняке, и сейчас они, невыспавшиеся, с кислыми лицами, находились за столом.
Утро этого серого осеннего дня застало Агриппину у окна ее спальни, сидящей в кресле-качалке. Завернутые в плед босые ноги девушки давно уже заледенели, и вся она, сжавшаяся в комок, укутавшаяся в ангорский плед, сотрясалась от мелкого нервного озноба. Ее комната в новом особняке родителей была обставлена хоть и уютно, но, на Гриппин вкус, слишком кричаще. Чувствовалась мамина рука. Позолота, резная кровать с балдахином, украшенная перламутром и слоновой костью, росписи на потолке, исполненные модным московским художником, лепнина, хоть и выдержанная в стиле модерн, но все же слишком вычурная. Больше всего комната напоминала покои сумасшедшей принцессы-переростка. Слишком слащаво, слишком позолочено и шелковисто-воздушно. Не комната, а безе с кремом. Единственное, что радовало Гриппин взгляд в этой роскошной комнате, это вид из окна – ало-золотой осенний сад был чудесен. Даже пелена мелкого холодного дождя не портила пейзаж, а скорее прибавляла ему прелести. И, уж конечно, идеально гармонировала с Гриппиным настроением.
Вчера вечером, когда отец, живой и невредимый, появился на пороге гостиной, Гриппа чуть ли не впервые в жизни публично дала выход своим эмоциям. Едва мысль о том, что папочка жив, достигла ее сознания, девушка вскочила на ноги и с громким, пронзительным криком бросилась ему на шею. Вольдемар Сигизмундович, уже стоявший в дверях гостиной, кажется, испытал не меньший шок, чем его дочь минутой раньше; столь несвойственно было Гриппе подобное поведение. Но в тот момент ей было не до приличий. Она рыдала и смеялась, сжимая в объятиях отца. Мигом позднее, замешкавшись лишь на долю секунды, к ней присоединилась Елена Сергеевна. Но ее поведение как раз укладывалось в привычные рамки.