– Я вас провожу, – борясь с усталостью, проговорил хозяин квартиры, оглядываясь в поисках пиджака.
– Зачем? – усмехнулась Гриппа. – Вы же еле на ногах стоите. Мне вообще не стоило приезжать на ночь глядя. Могла бы и завтра позвонить.
– Ага, а еще лучше послезавтра, – не одобрил ее запоздалые сожаления Сокольский. – Я вас отвезу.
– Я на машине и сама доеду.
– Но подъезд, улица… – тревожно напомнил Артем, в то же время, понимая, что действительно не в состоянии садиться за руль. – Знаете, что? Оставайтесь у меня. Я постелю вам в спальне. Обещаю не приставать, и все такое прочее.
Лицо Гриппы выразило крайнюю степень удивления, и мужик пустился в объяснения: – Отвезти вас я в самом деле не смогу – страшно устал, еще в аварию попадем. Но и отпустить тоже не могу. А утром на свежую голову мы еще раз обсудим ваши идеи. Согласны?
Агриппина, привыкшая ложиться не позже двенадцати, вставать в восемь и идти на работу, тоже не чувствовала в себе ни желания, ни возможности вести машину. Ее вчерашняя эскапада была исключением и отняла месячный запас энергии. Спать хотелось ужасно! И, стараясь подавить зевоту, девушка согласилась.
Екатерина Пофисталовна Тиховлиз проснулась в чудесном настроении, а такое бывало с ней нечасто. Приземленная, полная меркантильного расчета, сугубо практическая натура Екатерины Пофисталовны была неспособна радоваться розовым рассветам и сиреневым сумеркам. Она была равнодушна к переменам погоды, но очень внимательна к индексам котировок.
Вот и сегодня луч осеннего солнца, впервые за несколько дней пробившийся сквозь тучи, не тронул ее сердца, так же, как пышный букет, украшавший туалетный столик. Зато обрадовала маленькая бархатная коробочка, прилагавшаяся к букету. Коробочка была еще слишком мала, но все же свидетельствовала о некоторых серьезных намерениях дарителя.
Впрочем, главным предметом ее радости в это позднее солнечное утро было не драгоценное украшение, а чувство скрытого торжества. Это чувство посещало Екатерину Пофисталовну каждый раз, когда ей удавалось внести дискомфорт, страдания, а возможно, и разрушение разной степени тяжести в существование некоего лица, вызвавшего у мадемуазель Тиховлиз обиду, злость, а чаще элементарную зависть. Ибо Екатерина Пофисталовна была ужасно завистлива. Такой она являлась с детства и с детства же выработала безотказный способ борьбы с этим недугом. Точнее, не борьбы, а возможности мирного сосуществования с объектом зависти. Стоило ей исподтишка подстроить данному объекту какую-нибудь пакость, как душа ее обретала вожделенную гармонию, а иногда даже и искреннюю, неподдельную радость. И сейчас ее сердце было согрето сознанием торжества высшей, как она считала, справедливости.