— Ты тоже крутому предпочла любимого, — осторожно напомнила Настене Муся. — И, мне кажется, не жалеешь.
— Ну, я совсем другое дело. Сама понимаешь — дочь бывшего партработника. Как говорится, поднялась на марксистско-ленинских дрожжах. — Настена облизнула свои ярко накрашенные губы. — К тому же, по молодости лет кто из нас не оступался? Мой Митька по крайней мере не алкаш и дочку любит не только на словах. А вот я не оправдала надежд, которые сама на себя возлагала. Тоска и лень заели. Провинция, представь себе, накладывает на человека зловещий отпечаток. А ты общаешься хоть изредка с мужским полом?
— Общаюсь. И довольно часто. Чаще, чем ты думаешь.
— Так я тебе и поверила. Небось, как и раньше, читаешь ночами серьезные книжки и слушаешь такую же заупокойную музыку.
— Это все в прошлом, Настек. — Муся вздохнула. — В нашем с тобой далеком невозвратном прошлом. И лорд Байрон, и молодой Вертер, и эти поиски абсолюта, возвышенной любви, чистой, готовой на любые жертвы дружбы. В реальной жизни все куда проще, грубее, я бы даже сказала, примитивней. — Она прикурила новую сигарету, отвернулась к окну, за которым медленно кружились крупные хлопья снега. — Хотя, если признаться честно, я и сейчас не утратила глупых девичьих надежд на какое-то чудо.
— Ну ты даешь. А я давным-давно поняла, что в нас, в первую очередь, в мужчинах, слишком сильны низменные инстинкты, которые рано или поздно одерживают верх над всем остальным. Романтическим порывам и исканиям мы предпочитаем спокойный комфортабельный угол со всеми удобствами и хотя бы туманными перспективами благосостояния. Правда, иной раз я спрашиваю себя: а для чего все это?
— Что? — машинально переспросила погруженная в свои мысли Муся.
— Да вся наша жизнь. Существование бренной плоти в определенном отрезке времени. Окисление клеток, в итоге приводящее к смерти и тлению. То же самое ждет и наших детей, в которых мы сейчас пытаемся видеть оправдание и даже смысл нашего существования. И их детей тоже. И так далее. Моя мать растолстела, как бегемотиха, и живет только телесериалами и пирогами с тортами, отец помешался на политике. А жизнь себе течет и течет. Как вода в нашей речке. Мимо нашего города. Мимо десятка других точно таких же населенных пунктов, где живут сытые и голодные, праведные и грешные.
— Это и называется промысел Божий.
— Брось. — Настена со злостью загасила в пепельнице недокуренную сигарету. — Может, еще скажешь, что наша тоска, хвори, жизненные неурядицы тоже дело рук Господа? Если так, то зачем он вообще позволил нам родиться на белый свет? Неужели только для того, чтобы наблюдать за жалкими судорогами нашей души и получать от этого моральное удовлетворение?