— Ну да. Я ничего не читаю, кроме афиш и объявлений. Радио, правда, слушаю.
— И что ты слушаешь по радио?
— Песни. Я люблю хорошие песни.
— Какие?
— Ну, там, где и слова и музыка хорошие. Особенно если они грустные, как наша жизнь.
Не пробуждай воспоминаний
минувших дней,
Не возродить былых желаний
в душе моей, —
чистым высоким голосом запела Галина.
Андрей слушал ее с удивлением, которое постепенно переросло в восхищение. Он любил музыку, особенно старинные романсы. Он, что называется, вырос под них — время от времени к ним приезжала сестра матери, тетя Любаша, которая тихими весенними вечерами садилась за прямострунный рояль, стоявший возле окна в сад, и напевала вполголоса, аккомпанируя себе. В открытое окно заглядывали ветки цветущей сирени, в тополях у речки щелкали соловьи. Его душу томила какая-то сладкая грусть. Он не находил себе места, а однажды расплакался и убежал в сад…
— Чудесно! — Он несколько раз хлопнул в ладоши. — Я хочу, чтобы ты спела для моего отца. У него сегодня день рождения. Я умею немножко на гитаре. Могу тебе подыграть.
— Но я боюсь, — пролепетала она. — Они такие… красивые и умные, а я… Нет, я боюсь.
— Глупости. Они очень милые и хорошие люди. Им наверняка сейчас скучно вести эти беседы про экзамены, зачеты, «уды» и «неуды» — оба мои предка в педе работают, так что контингент за праздничным столом собрался соответствующий. Мы сейчас нарядим тебя под Светлану Тома и покажем этим нафталинным леди и джентльменам, как нужно веселиться. Пошли!
— Ой! — вскрикнула Галина, наступив на больную ногу.
— Прости. Я совсем забыл. — Он подхватил ее на руки, бросился бегом по коридору, открыл плечом высокую двустворчатую дверь и посадил Галину на широкую, покрытую синим атласным покрывалом кровать.
— Вот это станок! — вырвалось у нее. — Пятизарядный. Ой, ну и дура же я!
Она смотрела на него так, будто ждала, что он ее ударит.
— Пять многовато, а вот две парочки запросто поместятся, — сказал он, распахнул дверцу набитого всевозможными платьями шкафа. — Мать потолще тебя разика в два, но мы что-нибудь придумаем. — Он быстро перебирал платья одно за другим. — Вот. — Это было широкое платье из тяжелого голубого шелка с рукавами «летучая мышь». — Под твои глаза. Надевай.
Галина послушно надела его поверх своего узкого мини, туго затянула вокруг талии концы широкого жесткого пояса.
— Так не пойдет. Сзади морщит. Ну-ка снимай свой диор.
— Отвернись.
— И не подумаю. Я уже видел тебя совсем голой.
— Это не считается. Я спала.
— Что, слабо? А я-то думал, ты не из робких.
Это было сказано с вызовом, и Галина его приняла не раздумывая. Она стащила тяжелую голубую хламиду, набрала в легкие воздуха. Еще чуть-чуть. Задрала подол, под которым по обыкновению ничего не было, потянула его наверх и почувствовала, что локти наглухо застряли в проймах — платье намокло и село. Это было похоже на ловушку.