— В таком случае, Кривцова, расскажите мне все, что здесь случилось в мое отсутствие. И чтобы как на духу. Я могу рассчитывать на вашу полную откровенность? — Да, но… Я боюсь, вы употребите ее во вред Марусе. Вы ведь должностное лицо.
— Я прежде всего человек, и у вас, моя дорогая, как мне кажется, неоднократно была возможность в этом убедиться. — Симкин приблизился к небольшому сейфу, где хранились сильнодействующие и наркотические препараты, щелкнул замком, чем-то звякнул и протянул Галине налитый до краев стаканчик коньяка. — Пейте. Вы бледнее смерти. Правда, говорят, с утра грешно, но Бог был евреем, следовательно, он должен проявить ко мне снисхождение и отпустить грехи. А я в свою очередь отпущу вам ваши. Да пейте же. — Коньяк ожег ей гортань. Симкин разломил печенье, сунул ей в рот половинку с острыми краями. — Галя, у нас с вами совсем немного времени.
— Муся сбежала из дома с человеком, в которого влюбилась с первого взгляда. Они отдыхали три недели на море. Этот человек женат, у него маленький сын. Он хотел, чтобы Муся осталась дома, кончила школу, а потом… — Галина неопределенно развела руками. — Он обещал писать ей письма, но Мария Лукьяновна, ее мать, сказала, что если он пришлет хотя бы одно письмо, она сообщит командиру полка.
— Значит, он военный. — Это обстоятельство почему-то развеселило Бориса Львовича. — Итак, мы имеем дело с бравым гусаром, покорителем женских сердец. Я вас внимательно слушаю, Галочка.
— Он испугался. Он хотел уехать, то есть сбежать по-подлому. Маруся вышла из себя. Она стала бить посуду. Мать позвонила сюда.
— Мать? — Брови Симкина в удивлении поползли вверх. — Что, девочка состоит у нас на учете?
— Нет, конечно. Вполне нормальная, умненькая девчонка. Домоседка. Отличница. Просто она влюбилась в этого Вадима, что называется, очертя голову.
— «Пришла пора, она влюбилась». Помните, у Пушкина? — Симкин хмыкнул, налил в стакан еще коньяка и сунул его в руку Галине. — И что было дальше?
— Ее привезли сюда в смирительной рубашке с синяком под глазом. Вы же знаете наших живодеров. Я ее развязала, уложила в постель. Она разговаривала со мной вполне разумно, только вся дрожала. Я сделала ей но-шпу и реланиум.
— Абсолютно верно. — Симкин присел на кушетку рядом с Галиной и обнял ее за талию. — Давайте выпьем за то, чтобы эта девочка больше никогда к нам не попадала. Ну, смелей. Ведь я же сказал вам, что Бог на моей стороне.
Галина послушно выпила коньяк, и ее моментально развезло. Ей было неприятно ощущать у себя на талии горячую ладонь Бориса Львовича, но она чувствовала, что сейчас судьба Муси находится исключительно в его руках, и, сделав над собой усилие, не скинула эту ладонь.