— Сынок, я… забыл привезти тебе подарок. Мы сейчас пойдем в военторг, и ты выберешь все, что захочешь.
— У меня теперь есть все. Мне больше ничего не нужно. Только ты нас не бросай. Ладно, папа?
— Что ты! — Вадим вскочил, подхватил сына на руки и направился на кухню, где Ариша мыла посуду. — Мы теперь всегда будем вместе — ты, мама и я.
Мария Лукьяновна была категорически против того, чтобы устраивать поминки, но Нина неожиданно проявила свою волю.
— Потом сама будешь жалеть, — сказала она в одночасье превратившейся в старуху матери. — Не по-людски это. Бабушку все соседи любили. Они тебя осудят.
— Мне наплевать, — прошептала Мария Лукьяновна, сглатывая то и дело подступавшие слезы. — Самое большее через неделю я буду далеко отсюда.
— А вот мне не наплевать. Это, между прочим, моя родная бабушка.
— Люди спросят, где Маруся. Что я им отвечу?
Мария Лукьяновна сидела, сгорбившись за столом в своей комнате, пол которой был завален стопками книг, вынутыми из шкафов.
— Ты же сама сказала, что тебе наплевать.
— Да, но… — Она снова сглотнула слезы и, запрокинув голову, уставилась в потолок. — Это такой позор, — едва слышно прошептала она.
— Мама, ты не должна была это делать. Зачем ты это сделала, мама?
— Я сделала это ради ее собственного блага.
— Она возненавидит тебя на всю жизнь.
— Она давно меня ненавидит. С тех пор как появился он.
— Неправда! Она так переживала, когда ты потеряла сознание. С ней случилась настоящая истерика.
— Меня положили в больницу, а она уехала. И даже ни разу не справилась о моем здоровье. Она очень жестокая. Вся в отца.
Мария Лукьяновна наконец достала из кармана платочек, приложила его к крыльям носа. Она делала так, когда у нее был насморк.
— Но это вовсе не повод для того, чтобы засовывать человека в психушку. Мамочка, ну как ты могла?
Внезапно Мария Лукьяновна встала, громко отодвинув стул.
— Если ты думаешь, будто я сожалею о том, что сделала, ты глубоко заблуждаешься, — сказала она, измерив старшую дочь гневным взглядом. — Я сожалею лишь об одном: что не сделала это раньше. Твоя сестра опозорила нас всех. — Мария Лукьяновна тяжело опустилась на стул и, выдвинув верхний ящик стола, протянула Нине пачку денег. — Купи все, что посчитаешь нужным. Маканиных не зови — последнее время мать не ладила с Антониной Гавриловной. Волоколамовым я позвоню сама. Бог даст, они на даче. А номер их загородного телефона я не знаю. Постой, — сказала она Нине, когда та уже взялась за ручку двери. — Ты разговаривала с Кривцовой?
— Да.
— И что? Что она сказала?
— Состояние удовлетворительное, — буркнула Нина, уставившись на верхнюю книжку в крайней к двери стопке. Это было парижское издание «Темных аллей» Бунина. Она вспомнила, как мать в каком-то разговоре обозвала эту книжку «сплошной похабщиной» и добавила, что посчитала бы позорным держать литературу подобного рода у себя дома.