— Вам нельзя вставать еще две недели. Сотрясение мозга, моя дорогая, вещь не шуточная. Покой, покой и еще раз покой.
— Где Андрей? — спросила она, прикрываясь простыней.
Илья Петрович взял за спинку стоявший возле кровати стул, отнес его чуть ли не к самой двери и осторожно сел на него.
— Мой непутевый сын, полагаю, уже там, где с него в конце концов должны снять стружку. Иначе это было бы несправедливо по отношению к нескольким поколениям Доброхотовых и Олейниченко.
— Плевать я на них хотела. — Эти слова вырвались у Галины раньше, чем она успела подумать. — То есть я хочу сказать, меня интересует только Андрей, и больше никто.
— Так, так. В таком случае, моя дорогая, вам придется в корне изменить свой образ жизни. Иначе вы оба очень скоро очутитесь на дне зловонного болота. — Он смотрел на нее с любопытством и совсем беззлобно. — Мой сын очень изменился за последнее время. В дурную сторону.
— Зачем вы наплели ему эту ерунду? Зачем вы врете собственному сыну?
— Я никогда не вру, моя дорогая. Конечно, как и все люди, я могу ошибиться. Эвелина Владимировна клянется, что несколько раз видела вас в обществе этого… Корейца или как там его. Я привык во всем доверять своей жене.
— Но неужели вам непонятно, что эта ку… что она ревнует меня к Андрею?
Илья Петрович смущенно хмыкнул.
— Вероятно, вы правы. Но я, признаться, никогда не поверю в то, что за какой-то месяц можно из блудницы превратиться в святую. Никогда не поверю.
— Я не хочу быть святой! Я люблю вашего сына! — Галина поперхнулась собственными слезами и упала на подушку. — Неужели вам не дано этого понять?..
Они, можно сказать, подружились с Ильей Петровичем. Вечерами он сидел на стуле, который придвигал к ее кровати все ближе и ближе, читал ей Лермонтова, Пушкина, Тургенева. Как-то она задремала под его монотонное чтение, но внезапно проснулась от какого-то неприятного ощущения и еще долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь понять, в чем дело. Ей казалось, будто по ее укрытым одеялом ногам ползает какой-то отвратительный зверь, медленно, но упорно продвигаясь все выше и выше. Она замерла, напряглась. И наконец открыла глаза.
В полуметре от себя она увидела затылок Ильи Петровича, обросший такими же густыми темно-русыми волосами, как и затылок Андрюши. В первое мгновение ее захлестнула волна выдуманной ею же самой радости. В следующее она уже сидела в кровати, поджав ноги к подбородку.
— Как вы смеете! Какая…
Галина задохнулась в бессилии гнева.
— Я хотел получше укрыть твои красивые ножки, — сказал Илья Петрович ничуть не смущенно. — От окна дует.