Все, повторяю, было вполне себе безоблачно. Наша компашка состояла из двух крепких пар и одинокой веселой маленькой Алиски, которая иногда щурилась и радостным пронзительным голоском заявляла: «Я так вас всех люблю, прям дороже у меня никого нет! Честно!» Мы стеснялись и верили. А наша подружка на правах дочери полка и одевалась ярче наших девочек, и красилась гуще, и позволялось ей все. Во время массовых сборищ она никогда не стояла у плиты, не бегала в магазин и не мыла посуду. «Ну, вы же все постарше! И потом, вы уже нашли свою любовь! Можете теперь и хозяйством заняться! А я девушка на выданье, у меня еще все впереди!» – говорил ее жалобно-кокетливый взор, когда Алису просили помочь. И никого это не удивляло.
Правда, настораживали кое-какие штрихи в поведении девочки. Как-то в походе я лежал у палатки и тренькал на гитаре, мурлыча под нос и наблюдая, как Таня чистит пойманную рыбу. Рядом пристроилась Алиса. На ней был крошечный купальник, открывавший татуировку, сделанную возле причинного места, – маленькую собачку. Алиса обняла меня за плечи и вначале тоже подпевала. Когда Таня спустилась к реке помыть кастрюлю, Алиса призналась: «Я вам даже завидую. Хорошая Татьяна девка. Хозяйственная. Ты порыбачил – она пожарила. Главное, что всегда знает, где у нее в холодильнике лежит петрушка. А то, что она через год станет пятьдесят второго размера, – это же неважно!» И, улыбнувшись, Алиса задремала. Меня слегка передернуло от такого проявления дружбы, но я промолчал. Видимо, зря.
А вскоре начались перемены. Вначале от компании откололась Галя. Девушка познакомилась с музыкантом и перестала встречаться с нашим Альбертом. Музыкант предпринял попытку подружиться с нами, но все отношения были пресечены на корню, когда он предложил покурить травку. У нас были другие приоритеты. Вслед за музыкантом исчезла и сама Галя. Я об этом жалел меньше всех. Девушка отличалась отвратительной привычкой висеть на руке собеседника, тихо приговаривая себе под нос всякую чушь, а когда ты склонялся к ней, чтобы расслышать, то задыхался от невозможного запаха из ее рта. Больной желудок? Это не смешно. Нюхать – невозможно, что-то сказать – неудобно.
Как-то само собой получилось, что именно Алисе выпало утешать одинокого Альберта. Очень скоро она стала его девушкой. Им было хорошо вместе, и никого не удивляло, что теперь уже маленькая женщина Алиса стоит у плиты, с шутками-прибаутками жарит мясо и весело выносит очистки от картошки. Правда, меня смущали некоторые признания Альберта об их интимной жизни. Как-то в порыве откровения он поведал мне, что, делая ему минет, Алиса требует, чтобы он не мигая смотрел ей в глаза. Я опешил, но промолчал: это касалось только их двоих!