— Это верно, — сдвинув на лоб пилотку, согласился Старков. — Не раз бабы на собраниях попрекали меня ею. А я все жалел, не пускал ее на работу. Теперь вот боком выходит.
— А колхоз-то хоть добрый был? — поинтересовался Арышев. Старков задумался, покручивая кончик уса. На широком лице его засветилась улыбка.
— Говорят, тот колхоз богат, в котором лад. У нас как раз был лад. Люди подобрались работящие. Дисциплину я требовал, и дела вроде шли неплохо. В последний год перед войной построили в селе теплицу, кирпичный клуб. На трудодень выдали по четыре килограмма натурой и по три рубля деньгами.
— Это у тебя какой же колхоз-то: хлопководческий или плодово-ягодный? — подковырнул Веселов.
Старков сердился, когда кто-нибудь не верил в достижения, которых он добился в своей артели. Тут он доходил до резких выражений.
— А ты хоть когда-нибудь был в колхозе?
— Раза два в студенческие годы на уборке.
— Оно и видно. Вот если бы сам создал своим хребтом доброе дело, тогда бы не позволил никому зубы скалить.
— Чувствуется, Ефим Егорыч, что в колхозных делах вы опытный, — сказал Арышев, — а вот в семейных, видно, жена вами руководила.
— Было такое, — улыбнулся Старков. — Но ничего. Жив буду, вернусь со службы, заведу армейский порядок в своем домашнем гарнизоне. Заставлю жену обращаться ко мне по уставу. Утром буду проводить подъем и физзарядку, а вечером перед сном — вечернюю проверку. За провнпку буду давать наряды…
— Не забудьте еще на тактику водить да по-пластунски учить ползать, — смеялся Шумилов.
Неделю проработал на рубеже батальон, совершенствуя оборону. Все эти дни в степи: стоял зной. От палящего солнца камни на склонах высот так раскалялись, что к ним невозможно было притронуться. Казалось, плесни на них воду и она закипит.
Бойцы, обливаясь потом, страдали от жажды. Но воды не давали вволю. Это запрещалось питьевым режимом, да и не было поблизости колодца. Воду возили из гарнизона.
Арышев ругал себя за то, что разрешил бойцам работать без рубашек. Теперь спины у них стали коричневыми, и лупилась кожа.
Тяжело доставалось тем, кто был слабо закален. От солнечного удара на второй день упал Примочкин. Потом от перегрева занемог Вавилов. Только Степной не боялся зноя. Ему, забайкальцу, это было не внове.
Арышев тоже держался стойко. Он помогал бойцам разбивать ломом камни в траншеях, руководил установкой железобетонных колпаков.
А зной все нарастал. Растительность на склонах пожелтела, местами посохла. Природа и люди ждали дождя, как спасителя.
— Эх, искупаться бы! — мечтали солдаты.