– Но уж на мой стул-то он не сядет, – объявил он. За едой Кристиан сидел во главе стола, как отец семейства. Эванджелин Друтен называла это «папин стул». Кристиан не намерен был никому его уступать.
– Ему не нужен твой стул, – сказала Барбара. – Он хочет стать твоим другом. Тебе разве не хочется иметь нового друга?
Кристиан почувствовал, что мать перешла в оборону, и отказался разговаривать с ней до конца выходных. Барбара винила сама себя. А кого же еще! С молчаливого согласия Барбары бабушка избаловала Кристиана, да и сама она, терзаемая комплексом вины, была не слишком строга с сыном.
Аннетт повела себя парадоксально. Перво-наперво она поинтересовалась, чем Нат занимается. Когда Барбара ответила, Аннетт заявила:
– Бизнесмен. У-ух. Ненавижу бизнесменов! Они думают только о деньгах. Все бизнесмены – капиталисты, а капиталисты – жирные свиньи, – сказала Аннетт. – Анджела Дэвис так говорит.
Барбара не ответила. Как она должна обращаться с тринадцатилетней коммунисткой? Она, не раздумывая, решила, что некоторые проблемы надо оставлять незамеченными.
Барбара уже рассказывала матери о существовании Ната. И хорошее, – что он умен, честен, нежен, чувствен, – и плохое, – что он женат и добивается развода, он еврей, но в синагогу не ходит и вообще в Бога не верит, и, наконец, что он почти на двадцать лет старше ее.
– Да, проблем много, – сказала Эванджелин Друтен.
– Я знаю, – ответила Барбара, – но мы любим друг друга и надеемся их преодолеть.
– Ну, если ты уверена… – сказала мать. Она ни в коей мере не была невежлива, но Барбара предпочла бы, чтобы мать поддержала ее. В то же время ей уже достаточно лет, что же – опять искать поддержки у матери? Она и сама мать, и посмотрите, как она беспокоится о своих детях, о их будущем. Все это совершенно естественно.
– Как бы то ни было, – сказала Барбара, – вы полюбите Ната. Я знаю.
Эванджелин Друтен кивнула. Она желала добра своей дочери и не хотела выставлять напоказ свои сомнения.
Прощаясь с Барбарой вечером в воскресенье, Аннетт отвела ее в сторону:
– Когда мы познакомимся с Натом?
– Скоро. Очень скоро.
– Знаешь, я хотела спросить… – Голос Аннетт прерывался, ведь она собиралась предать Джейн Фонду. – Я хотела спросить у тебя, что мне надеть?
Впервые за все выходные Барбара улыбнулась.
– Знаешь что? Я тебя обожаю. Ты просто чудо!
– Я тоже люблю тебя, мамочка, – сказала Аннетт. И посерьезнела. – Как ты думаешь, Джейн Фонда придает значение одежде?
– Я уверена, что да, – ответила Барбара.
Хотя последний разговор с Аннетт и подсластил ей этот горький уик-энд, но действительность казалась удручающей, и, пока Барбара ехала домой, она совсем раскисла. Ее беспокоили очевидные недомолвки матери. Ее тревожила откровенная враждебность, с какой встретил новость Кристиан. Впервые за этот месяц, прожитый в эйфории, она засомневалась, правильное ли решение она приняла. Во всем этом было столько боли, что Барбаре вдруг захотелось повернуть машину на север и скрыться на время где-нибудь в Вермонте, где никто не сможет ее найти. Но порыв длился не более минуты; сработал клапан психической защиты, и она стала думать о Нате, о том, что их связывает, и пришла к выводу, что все правильно. Любовь стоит любой боли, и, пока у нее есть Нат, она с чем угодно может справиться.