Многие прежние офицеры приобрели лотки на базаре и торговали наряду с китайцами и киргизами. На их столах, кроме обыденного местного товара, можно было видеть фотографические аппараты, часы исправные и требующие починки, бинокли, револьверы, которые китайцы разрешили офицерам оставить себе, предметы военного обмундирования и белье. Все эти вещи туземцы охотно покупали, и торговля оренбуржцев шла успешно.
Образовался балалаечный оркестр, который был приглашен губернатором дать концерт во внутреннем дворе его дома.
Через переводчика губернатор просил балалаечников сыграть “лучшую русскую песню”. Так как оркестр был недавно составлен и его репертуар был ограничен, то было решено сыграть “Светит месяц”.
Китайцы слушали молча.
Когда же солист, под аккомпанемент оркестра, сыграл на своем пикколо “колено” на высоких, быстрых стаккато, все, включая губернатора, долго хлопали в ладоши. Каждый балалаечник получил китайский доллар и мешок из цветной бумаги, наполненный урюком…
На базаре-толкучке казак увидел у китайского торговца, у которого все его товары были разложены на куске брезента на земле, машинку для стрижки волос — необходимая вещь для обросших волосами станичников. Как только он взял ее в руки, она тут же распалась на все свои составные части.
Как казак ни пыхтел, но собрать машинку не мог. Китаец требовал уплаты за якобы испорченную вещь. Казак отказывался. Собралась толпа. На счастье кто-то из русских говорил по-китайски. Упиравшегося китайца-продавца уговорили отправиться к “судье”. Конечно, отлично говоривший по-китайски русский консул не только оправдал казака, но и пригрозил китайцу, что его лишат права занимать место на базаре, если подобная жалоба на его жульничество повторится…
Первая группа демобилизованных собиралась двинуться в Индию, через Кульджу, Кашгар и Пешавер; вторая, наиболее многочисленная, стремилась назад, в Россию, через Зайсан. Но получив сведения, что около ста офицеров расстреляны большевиками в Сергиополе, она распалась. Третья группа наметила маршрут Шара Сумэ, Кобдо, Улясутай и Урга с тем, чтобы после отдыха в столице Монголии, Урге, продолжать путь в полосу отчуждения Китайско-Восточной железной дороги, куда большевики войти не могли. К этой группе я и присоединился… В Шара Сумэ мы обнаружили, что китайские деньги, ходившие в Чугучаке, здесь населением не принимаются; нам пришлось расплачиваться плитками зеленого прессованного чая, носильным бельем или царскими деньгами…
Первый день после взятия Урги очередь станичников у китайского банка не прекращалась — кто сколько мог набивал свои карманы китайскими долларами, японскими иенами, русскими червонцами, царскими серебряными рублями; бумажными деньгами пренебрегали…»