— Катрин выделялась искренностью и открытостью. Как я. Хотя и жила у северного побережья Адриатического моря, недалеко от сегодняшних Венеции и Триеста. Было это 10 тысяч лет назад. Хочешь — верь, а хочешь — нет, но больше всего среди нас потомков Елены. В ее характере доминировали веселость, ясность; ей была свойственна простота в общении. Вот так. Елена родом с Пиренейских предгорий, из охотничьих племен. Все наши прародительницы жили, сам понимаешь, в очень тяжелых условиях и нам передали наиболее сильные свои гены. Всех перечислила или нет?
— Сложно сказать. Я же доверчивый слушатель, пальцы не загибал после каждого имени.
— Неважно. И так я весь вечер щебечу, для меня это нехарактерно.
— Я благодарный слушатель, дорогая девочка. Пользуйся этим.
— Действительно, поговорить мы все мастера, а вот слушать — не умеем и не хотим. А если о чем-то или о ком-то начинаем говорить, тут же переводим все на себя, любимых. Такова человеческая природа.
— Не зря науки постигаешь.
— На каждом шагу, в любом поступке присутствуют социология, философия, юриспруденция, пан Максим. Стоит только присмотреться и задуматься.
— Так чьи же мы, белорусы, дети, в конце-то концов?
— Божьи! — чересчур серьезно изрекла Печальница. — Только единственной любовью спасется человек.
— Ты имеешь в виду конкретного человека?
— Нет, человечество вообще.
— Тогда зачем рассказывала мне о праматерях, в чем глубинный смысл твоей истории?
— Это то же самое, что спросить о смысле жизни. Или попросить описать идеальных мужчину, женщину. Не ищи глубины там, где ее быть не должно. Ибо начало всему, точка отсчета — пустота. Абсолютная.
— Неужели? А как тогда быть с диалектикой?
— Коту под хвост твою диалектику.
— Договорились и в самом деле до пустоты, до нулевой отметки. Начнем сначала, прошу прощения за тавтологию. Я — Максим. Ты мне очень нравишься.
— Одиночница-Печальница. И ты мне небезразличен. Ха-ха-ха, теперь понимаешь, в чем польза философии, пан Максим, — девушка обхватила меня за шею легкими руками, сцепила ладони в замок на уровне лопаток и поцеловала. В ее губах чувствовались нетерпение, страстность, изголодавшаяся настойчивость. Так целуются после долгой разлуки. Ее мелкие зубки легко покусывали мою нижнюю губу. Впрочем, это было даже не покусывание, скорее умелое массирование. Опыт есть, — отметил я мысленно и в ту же секунду забыл обо всем, потому что ее верткий язычок прорвался к моему. Томительное наслаждение половодьем разлилось по всему телу, а внутренний слух выхватил откуда-то переливчатую, многоколенную соловьиную трель. Душу мою затопила весна. Всепоглощающая, сумасшедшая, яростная весна посреди лета Греции. На острове Миконос я за один год встретил две весны, одну за другой. Скажете: так не бывает. И будете неправы на все сто процентов. Потому что, вероятнее всего, вы не любили. Миновала вас стрела Купидона. А вот меня в ту минуту она смертельно ранила. Купидон пробил одной тугой острой стрелой мое и ее, Печальницы, сердца. Не отрываясь от губ своего солнышка, я уже знал, что наконец-то нашел свою судьбу, отыскал свою половинку. Не смейтесь над этакой банальщиной. Все мы — влюбленные — слепы и глухи, словно тетерева на токовище.