Неужто так быстро насытился свободой и волей? Без косых, завистливых, осуждающих взглядов близких твоих, скептически-критических замечаний начальников, остервенелого рыка пассажиров в переполненном метро. Я же свободен ото всех. Пойми, оцени это, наконец!.. Нет-нет, такая воля-свобода зачем? Ее безудержно хочется в толпе, массе, в бесконечной толкотне таких же двуногих, как сам. Не стоит полоскать мозги, потому что от подобной банальщины несет убожеством. Только кому здесь важен разум? Безграничная пустота самодостаточна уже потому, что существует вне времени и независимо от тебя (меня, ее, его.), она — вечность данного. И сюда я встрял по желанию (шутейному!) неведомых мне сил. Ибо к чему стремишься, то тебе и дается. Всегда! Вот-вот, разберись, наконец, со своей противоречивостью, определись, куда и к чему (кому) идешь? Надо тебе это или нет? Господь всевышний, сколько же вопросов гуськом, вразнобой, без очереди лезут, ползут, вбиваются в мою бедную-несчастную голову. А безошибочно, толково, как это требуется, ответить — не могу. Не знаю правильных ответов. Может, их изначально не существует?.. Новый вопрос.
Все же набрался смелости, подполз к краю облака, глянул вниз. Топкое болото с пузырями по всей поверхности и огромных, похожих на стога сена, жаб. Они заметили меня, потому что поверхность болота словно вскипела от их безудержного копошения. Четырехлапые всползали на гангренозно-пупырчатые спины друг друга, образуя подвижный неровный столп. Не так ли строились египетские пирамиды? Я отпрянул, словно меня током ударило, передвинулся на середину облака. Сердце сжалось в груди, онемело, а кровь в венах и артериях превратилась в деготь. И ни звука не доносилось снизу, и абсолютное молчание сверху, от солнца-бельма. Я понял, что это тупик. Если сказать, что меня охватил страх скотины на бойне, это будет скромно-кокетливым молчанием. Вот тебе и свобода, воля на розовом облаке; расплата приближается неумолимо — в виде чудовищных жаб. Я с детства до умопомрачения боялся этих мерзких созданий. Ни за какие посулы, обещания, деньги и золото не взял бы и теперь их в руки. Только вот они, рядом, карабкаются друг на друга, подбираются ко мне. А может, я оживил, материализовал свои детские страхи? Эта спасительная мысль заставила меня снова выглянуть за край облака, и я едва не столкнулся нос к носу с аршинной жабьей мордой. Не успел отскочить, ее лапа прижала мою ладонь, а из открытой пасти выкатился скрипучий голос:
— Не бойся, погладь меня.
Дернулся раз, другой — понял, что не вырваться. Обессиленно обмяк. С безысходностью сражаться сложнее, чем с ветряными мельницами.