Оккультные истины древних мифов и легенд (Штейнер) - страница 73
Все это сведено воедино в «Парсифале» — опере, в которой Рихард Вагнер не упускал из виду в том числе и прадревний брахманический идеал. Симптомы упадка, наблюдаемые им в современной расе, он воспринимал с болью и страданием. И при помощи своего искусства хотел сотворить новый импульс к возрождению духовности. Искупление расы через обретение нового спиритуального содержания — вот идеал, к которому стремился Вагнер в своих музыкальных драмах. Эту же идею разделял и Ницше, пока был соратником Вагнера[25]. Не кто иной, как Ницше, писал о том, что в торжественных представлениях вагнеровских опер присутствовал обновлённый элемент мистериальных действий Древней Греции. Дионисиды[26] Эсхила и Софокла, уводящие нас к началу четвёртой подрасы, представляли собой нечто сохранившееся вплоть до начала культурного течения пятой подрасы. В святилищах мистериальных храмов Диониса осуществлялось искупление человека. В мистериях представал Дионис, воплотившийся в материи, — он праздновал в людской среде своё воскресение и своё вознесение. В храмах мистерий греческий посвящённый воспринимал нисходящего Бога. Однако в этих греческих мистериях господствовало трагическое настроение, когда говорилось о том, что в будущем Бог воскреснет, но только в сердцах людей. И в нордических сагах посвящённые — друиды — говорили о закате богов, за которым последует появление нового поколения. Таким образом, христианство предсказывалось в древних мистериях троттов и друидов. И Рихард Вагнер видел приближение того времени, когда должно исполниться предсказание о христианстве, которое вышло из четвёртой подрасы и продолжает развиваться в пятой подрасе, — тогда христианство наконец заговорит своим собственным исконным языком. И теперь предмет веры должен снова стать в том числе и объектом созерцания.
Рихард Вагнер, можно сказать, держал руку на пульсе земного развития; равным образом это относится и к Эдуарду Шюрэ[27], который, повинуясь тому же импульсу, реконструировал древнюю мистериальную драму элевсинских мистерий. Таким образом, в байрейтских представлениях мы наблюдаем слияние двух культурных течений — древних греческих мистерий и мистерий нового христианства. Итак, Рихард Вагнер и его окружение, а также Эдуард Шюре воспринимали такого рода искусство как робкую прелюдию к воссоединению того, что некогда было разделено. В прадревней элевсинской драме органично присутствовали религия, искусство и наука — какими они были ещё до своего разделения. Затем искусство (Эсхил, Софокл) обособилось, а религия и наука пошли своим путём. Но все три параллельных течения выросли из единого корня — из греческих мистерий. И величие этих трёх течений обусловливалось тем, что первоначально каждое из них пошло своим путём. Время требовало для человеческой души особой формы религиозного выражения, для его чувств требовалось художественное выражение, а для разума — научное. Этого нельзя было миновать, ибо только развивая на автономных путях каждую из этих способностей, приводя их к высшему расцвету, можно достигнуть совершенства. Но религия, когда она возведена на высоту христианского миросозерцания, уже готова вновь воссоединиться с искусством и наукой. Поэзия же, скульптура, живопись и музыка только тогда достигнут своих вершин, когда вновь соединятся с истинной религией. Наука, в новейшее время полностью раскрывшая свои возможности, обрела и дополнительные качества, необходимые для воссоединения этих трёх течений.