Карательные войска, применяя насилие, добивались переселения сельских жителей в другие места. Принуждение не стало исключением и для помещиков. Ведь ни для кого не был секретом тот факт, что большую часть провианта и предметов первой необходимости получили антияпонские вооруженные отряды из рук помещиков или других более-менее зажиточных людей. Поэтому вполне понятно стремление врагов заблокировать и эти источники с тем, чтобы затем полностью удушить революционную армию, испытывающую постоянную нехватку продовольствия и обмундирования.
Во избежание постоянных преследований со стороны карателей революционно настроенным массам приходилось, забывая о еде и тепле, скитаться в горах. Но даже горы нельзя было в полной мере считать безопасным местом. Каким бы глубоким ни было горное ущелье, все-таки дальше последней глухомани идти было некуда. В самых потаенных уголках ущелий беженцы, не смея взбираться дальше в горы, укрывались от преследований врага. Иногда причиной трагедий и становился обыкновенный детский плач — беженцев тут же настигали каратели. А это было равносильно смерти.
По следам беженцев постоянно рыскали каратели. Одна женщина с грудным ребенком сильно опасалась, как бы ее младенец громко не заплакал. Чтобы его успокоить, она крепко сжимала его в своих объятиях, постоянно засовывала ему в рот сосок своей груди. Так пыталась мать отвести угрозу жизням десятков, а иногда сотен революционно настроенных людей, находившихся буквально под дулами винтовок противника. После ухода карателей, когда миновала опасность, женщина освободила ребенка от своих объятий. Однако младенец был у же мертв. Без подобных трагедий не проходило ни одного дня. Нечто похожее встречалось в каждой деревне, в любом ущелье Цзяньдао.
Чтобы не случилось подобной беды, кое-где женщины вынуждены были прибегать к крайним мерам — кормили младенцев опиумом. Спящие детишки не могли плакать. Были и такие матери, которые, не вытерпев бесконечных гонений карателей, горько рыдая, отдавали любимых детей в чужие руки. Вот такой дорогой ценой расплачивались корейские женщины за поддержку революционной борьбы народных масс, за спасение боевых отрядов партизанского района, за великое дело сопротивления Японии, что было для них дороже собственной жизни.
Буржуазные «гуманисты» были бы готовы исписать немало бумаги, рассуждая о материнской любви женщин, верных коммунистическим идеалам. Как же это так, патетически восклицают они, разве мать может ли быть столь равнодушной к судьбе своих детей? Так ли безответственны были матери к жизни своих родных кровинок?