______________
Они вышли проводить ее до такси. Гоша обнимает ее на прощание, успев шепнуть на ухо:
- Лютик, извини.
Гриша лишь коротко кивает, зябко ежась на зимнем ветру в одной рубашке.
Она садится в машину. Такси трогается, водитель усмехается себе в седые усы, думая о том, что его симпатичной пассажирке, похоже, скоро предстоит сделать непростой выбор между двумя претендентами.
_____________
Дома к ней милосердно равнодушны. Антонина Вячеславовна выглянула, проконтролировала, в каком состоянии дочь вернулась. Убедившись, что в пристойном, сквозь зевоту пожелала спокойной ночи и скрылась за дверью их с бабушкой комнаты. А бабуля даже не вышла, и это было так странно, что Люся не выдержала, заглянула сама к ним в комнату.
- Людмила, ты чего бродишь? - мать, шепотом.
- Мам, - ответным шепотом, проходя на ощупь в знакомую до мелочей комнату: - А с бабулей все в порядке?
- Давление скакнуло. Сейчас уже все нормально, спит она. И ты иди спать, доченька.
- Доброй ночи, мамуль.
_______________
Не спится отчего-то. Спиртное виновато, не иначе. Она употребляет мало и редко, и достаточно ей совсем немного, чтобы организм выдал непредсказуемую реакцию. Вот как сейчас, например - бессонницей. Взбудоражена Люся, что уж тут скрывать. И вставать завтра рано, и усталость есть, а вот сон не идет все равно.
Почему-то вспоминается школьная влюбленность в Лешку Данилова, первая, отчаянная, горькая. Лешка - заводила, весельчак, красавчик. И Люся Пахомова... Разумеется, она была влюблена безнадежно. Но все равно, каждое малейшее проявление внимания с его стороны, случайный взгляд, небрежное слово, хотя бы о том, что задавали по истории - и сердце бешено колотится, и потом несколько дней проводятся в волнительных раздумьях - а вдруг это знак? Знак того, что она ему симпатична. Вдруг он вот так это дал ей понять? Мечты, мечты... Здравый смысл всегда одерживал победу, но помечтать об этом было так сладко.
Вот и сейчас. "Ты немножечко не права...". Что это значит? Что она ему нравится? Хотя бы чуть-чуть? И снова чувствует, будто ей пятнадцать, ей-Богу. Та же внутренняя дрожь, что парализует все мысли. А ведь есть и еще воспоминания, и не только о его словах. Твердое плечо под щекой. От воротника пиджака пахнет обморочно волнительно. Наверное, одеколоном, но мозг не анализирует, понимая только одно: вот этот горьковатый, терпкий запах - это запах мужчины. Аромат, каких в ее жизни не было. Так отличный от привычных запахов свежей выпечки, крема для рук, маминой мази для спины. Наверное, ему он привычен, и он его не чувствует даже. А Люсе этот аромат не дает покоя. И гладкая, скользкая ткань подкладки пиджака, которая до этого прикасалась к его плечам, а потом - к ее. Будто он обнимает ее. Так ведь обнимал же! Сидел рядом, обнимал, прижимал к себе. Красивой ее назвал! Становится невозможно душно, она сердито откидывает одеяло. Ну не пятнадцать же ей, в самом деле, уже в два раза больше! Стыдно, Людмила Михайловна, стыдно. Прошлепала на кухню, прямоугольник света из холодильника ярок в темноте кухни. Стакан холодного молока залпом, так, что леденеет горло. Потом еще один. Так и до ангины недалеко, зато внутренняя дрожь превращается в ледяной озноб от двух стаканов холодной жидкости в желудке. Как ни странно, эта радикальная терапия помогает, и спустя пять минут Люся спит. Но снится ей все равно - он.