Дикой смесью Вагнеровского наследия и «дэс-металла» оглушительно взревел магнитофон. Телохранители расступились, освобождая дорогу высокому человеку в чёрном.
Внешность Епископа больше, чем внешность Мастера, соответствовала прежнему Катиному представлению об облике Жреца Сатаны. Как и Мастер, он был одет в чёрный бархат, но не в просторный плащ, а в нечто среднее между камзолом и френчем. Его волосы и клиновидная бородка имели такой утрированный отлив воронова крыла, что позволяли заподозрить Епископа в использовании краски. На груди у него висел огромный перевёрнутый крест, и Катя готова была поклясться, что этот крест — настоящий, церковный, хотя, может быть, и не золотой, а всего лишь позолоченный.
Епископ держал за ноги связанного петуха. Под рвущий диффузоры динамиков гитарный рёв он подошёл к чурбану, выдернул топор и отрубил петуху голову. Из петушиной шеи обильно хлынула кровь. Размахивая обезглавленным петухом, как кадилом, он облил кровью лежащих на алтаре девушек и часть публики, после чего запустил петухом в магнитофон. Магнитофон заткнулся.
— Ни хера себе! — сказал кто-то из Мастеровской паствы, кажется, Цербер. Катя же с возрастающим интересом следила за происходящим. Она сделала вывод, что Епископ строит своё шоу на совмещении кажущихся несовместимыми символов, например, фашистской атрибутики и обязательного элемента культа Вуду — принесения в жертву петуха, поэтому гадала, что ещё и из какой оперы он добавит в этот компот.
Встав перед алтарём, Епископ долго бормотал вполголоса какую-то тарабарщину. Сколько Катя ни вслушивалась, она не могла разобрать ничего. И лишь заключительные слова, которые он выкрикнул хриплым голосом, запрокинув назад голову — «Ретсон ретап!»,[4] — навели её на мысль, что Епископ читал задом наперёд католическую молитву.
Пока что всё было интригующим и в какой-то степени забавным. Но последовавший за этим эпизод вызвал у Кати (и, надо полагать, не только у неё) чувство непередаваемого отвращения. Расстегнув ширинку и выпростав член, Епископ помочился на распростёртых девушек. Одной из них струя мочи попала в рот. Девушка закашлялась.
— Уберите её. Она недостойна, — распорядился Епископ.
Девушку отвязали и увели. Дальнейшее можно было назвать самым что ни на есть банальным изнасилованием, не приукрашенным никакой обрядовостью, если не считать того, что Епископ, кончив, снова возвёл очи к потолку и прокричал:
— Аве, мессир Леонард!
— Браво! — раздался насмешливый голос. Через зал к Епископу шёл Мастер, в обычной одежде, но с опущенным мечом в руке. — Браво, я потрясён! Ты превзошёл сам себя. Мне бы следовало преклонить колени, но здесь стало слишком грязно. Я уступаю тебе пальму первенства и, вместе с пальмой, уступаю храм. Правда, не знаю, зачем тебе одному такой большой сортир!