В тот раз Завьялов ещё с вечера почувствовал, что Круглова сносит — видать, от долгого воздержания ему в голову малофейки накидало. Посматривал маслено и влажно, поглаживал. Чуть в задницу не залез, когда Пашка блатным накрывал.
«Добром не кончится», — подумал тогда Завьялов. Так и вышло.
Под утро, уже выходя с объекта, Павел краем глаза уловил в темноте суетное движение. Как будто кто крадётся между опорными колоннами. Дёрнулся со страху и зажал в кармане шаровар заточку. Попробовать бежать, спрятаться? Да куда?! Плита сверху, плита снизу. Всё открыто, как на ладони. Колонны, кое-где перегородки.
Только собрался рвануть, как кто-то ухватил за ворот телогрейки. Прижал к бетонной диафрагме и дыхнул в лицо гнилым. Так и есть — Круглов.
— Что паря, смыться хотел?
Круглов уперся локтем, прижал Пашку к стене, сильно передавив шею. Другой рукой шарил между Пашкиных ног.
— Пусти, — выдавил из глотки Павел. Получилось хрипло и неубедительно.
Круглов громко дышал, похрюкивая, словно боров, и пытался стянуть с парня штаны. Мешали Пашкины руки в карманах. Павел ещё сильнее сжал заточку. Она вспорола штанину и запуталась в рванье. Он начал выкручиваться, пытаясь освободить руку. Круглов ещё сильнее прижал Павла и выставил вперёд колено, упёрся в живот. Сверкнул в темноте зубами.
— Думаешь, если Днепра подлечил, твоя жопа под пакт Молотова — Риббентропа попадает? Сейчас мы её причешем, паря…
Павел извернулся и высвободил руку. Закрыл глаза и, мысленно прочитав первую строку из «Отче наш», запустил руку по дуге, что сил было. Получилось не очень сильно, но зато точно. Как раз между задравшейся короткой телогрейкой и штанами. Прямо в белую полоску не прикрытой одеждой кожи. Круглов ухнул и ослабил хватку. Потом отпрянул и схватился за бок. Но Пашкин кулак с заточкой уже летел Круглову в живот. Ударил в мягкое. Круглов перегнулся пополам, ушанка свалилась с бритой головы. Пашка даже по сторонам не смотрел — не интересно было, видит кто или нет. Уставился на зека и отступал, держа заточку в вытянутой руке. Круглов шёл на него, хватая ладонью воздух. Другая рука прикрывала живот. Пашка видел, как пузырится между пальцами кровь.
Круглый опустился на колено и привалился к стене. Сказал что-то. «Сука», вроде, — Паша так и не разобрал толком. Ему внезапно стало интересно, он наклонился, затем присел на корточки рядом с Круглым. Долго вглядывался в пульсирующую вену на шее, в дрожащие веки, разглядывал расплывающееся на бетоне темное пятно.
Вот она — смерть. Не из тех, что раньше, другая, непохожая. Те, что раньше, приходили свыше. Всегда решал кто-то неизвестный, находившийся за гранью человеческого разумения. Теперь всё было иначе. Это его, Пашкиных, рук дело. Страх постепенно пропал, испарился, как не бывало. Дыхание выровнялось, стало спокойно, почти как на погосте. Пашка наклонился к Круглому, прислушался. Дышит.