А вдруг мог?
Ходили упорные слухи, что Томас, в своем стремлении раздобыть информацию, договорился с представителями Вьет-Конга о встрече в тот день, когда была устроена засада. Потом он передумал — умыл руки в последнюю минуту — и отправил Куанг Тая, Бенджамина и Стивена одних, понадеявшись, что не случится ничего плохого, если его не будет с ними. А вьет-конговцы напали на них. Все трое погибли. Видимо, это было тяжелым уроком для Томаса Блэкберна, который понял, что партизанам-коммунистам нельзя не только доверять — их трудно даже перехитрить. Тут на гарвардском интеллектуализме не выедешь. Он считал, что его критика американской, неправильной, по его мнению, политики в Южном Вьетнаме склонит партизанов Вьет-Конга оставить его людей в покое. Ведь он не империалист. Засада показала, что он был или слишком самонадеянным, или просто наивным.
Все: от снохи до корпуса американских военных советников и самого президента Кеннеди — ждали от Томаса оправданий. Думали, что он опровергнет слухи.
А он отмалчивался.
«Я беру на себя, — говорил он Дженни, Абигейл, коллегам, клиентам, военным и репортерам, — всю ответственность за случившееся».
Они и возложили на него эту ответственность.
После похорон сына он ненадолго отправился в Индокитай. Компания его быстро обанкротилась, а президент Кеннеди отказался, как говорили, от смелого шага — назначения Томаса Блэкберна послом в Сайгоне. Томас ничем не выдал своего разочарования, принимая удары судьбы как нечто заслуженное и ожидаемое. Он по-прежнему не отвечал на умозрительные обвинения — просто удалился в свой дом на Бикон-Хилл, посвящая все свободное время садоводству и увлечению редкими книгами.
К лету Дженни пришла в себя от потрясения, вызванного гибелью мужа. Она поняла, что не может долее оставаться в доме свекра. Встречаясь на улице с Абигейл Вайтейкер-Рид, ставшей по милости Томаса вдовой, она не находила слов. С ее детьми перестали водиться сверстники, потому что имя Блэкбернов значило теперь совсем не то, что раньше. И деньги заканчивались. Состояние Элизы, заработанное еще в конце восемнадцатого века, позволяло ей с шестерыми малыми детьми и свекром-парией лишь кое-как перебиваться.
Но главная причина заключалась в самом Томасе. Дженни не могла больше видеть его каждый день за утренним кофе, слышать, как он возится в саду вместо того, чтобы что-то делать. Искать работу. Бороться за себя. Начать все сначала. Хоть что-нибудь делать.
Наконец она твердо решила устроить свою жизнь и жизнь своих детей вдали от Бостона. Дженни позвонила отцу. Конечно, сказал он ей, ты можешь возвратиться домой. В глубине души он всегда на это надеялся.