Утро, мать его, красит, понимаете ли, нежным светом… Хрен там. Ничего оно не красит, даром что окошко на запад. Настроение премерзкое. И во рту как говорится — «словно кошки насрали». Интересно, кто вот это придумал. До чего ж разносторонний и пытливый, увлекающийся человек был, наверное. Как там было у классика фантастики? 'Ибо неумеренность накануне, как подмечено мудрецами еще в незапамятные времена, уравновешивается разумной умеренностью наутро'? В общем, ели-пили веселились, а утро вечера с больной головы на любимую мозоль. Раствор коварен, да. Наливочки такие… так-ото пить легко, потом даже хорошо, но норму трудно удержать… Пошамкал губами пересохшими, шевельнулся, попробовал встать… Ну его вжопу. Обрушился обратно, как говаривала одна моя давняя знакомая с прошлой жизни «в позе убитого немца — „Камрады, я сделал все, что мог… Бросайте меня и бегите, я их задержу!“». Голова гудит, сушняк дикий, жарко… Осмотрел ся — однако, раздет до исподнего, а ведь вчера, как проснулся, едва не рухнув со стула в гостиной — часа в два ночи — приплелся и обрушился не раздеваясь, да так и вырубился… по моему. Не помню. Баба эта, значить, дрыхла уже, не знаю даж, проснулась ли. Поди, как ложилась, ждала, что я заявлюсь воспользоваться свежеобретенными рабовладельческими правами, хе-хе. А тут такая птица обломинго. Хотя, об что я — она поди все переживала, что я ломанусь дочечек ея развращать. Хе-хе еще раз, надо больно. Успеется еще. А три года впереди, как в песне пелось. Однако ж, не помню, то ли я сам разоблачился, то ли она помогла, да и проснулся я под одеялом, а ляпнулся как был поверх… Поди, из благодарности обиходила, что барин, значить, добрый, и дочек не тронул. Ничо. Это мы исправим, это у нас быстро. Только бы в себя прийти…
— Ээээ… Хрм, кха, еп твою… — просипел как-то несолидно даже, прокашлялся — Эй! Алё!
Грохнуло что-то на кухне, пара секунд — опа, нарисовалась, фря. Смотри, бля, причесана, вся такая свеженькая, так и тянет сказать что-то поэтическое — «как утренний цветок!» или типа того. Вырядилась. Когда я, можно сказать, погибаю тут на болотах…
Однако ж окончательно озлобиться не успеваю, ибо эта стервядь, обойдя ко мне кровать, преподносит здоровенный глиняный стаканюгу какого-то морсу, прохладного и кисленького. Выдуваю его только что не залпом и сразу добрею.
— Ну… Это… Как бишь тебя…
— Мора
— Это… Сам знаю, что Мора. Это… Жрать готовь, да?
— Завтрак готов, Йохан — вот кажется мне, или это она так насмешливо: Сгною, крепостных, блять, запорю батогами нах…ух, я какой барин злющий! Ладно, хер с ними со всеми, настроение улучшилось, и, вылезши, отправился умываться, да и за стол.
