— Все-таки «оказался» или «оказалась»? — перебил ее Женька.
Анечка собрала лоб гармошкой, подняла вверх нарисованные дужки бровей и умолкла. Мать ущипнула его за ногу выше колена и кивнула Анечке:
— Он потом разберется, продолжай.
Мать знала, что она «необыкновенный человек», но одно дело знать, а другое — убеждаться, что это знают другие. Женька потер ладонью место, где она ущипнула. Не дождавшись конца Анечкиной речи, отхлебнул из бокала и стал смотреть в угол.
Старшина Рудич говорил, говорил и говорил, а Женька стоял и слушал. Полки за спиной старшины опустели, ребята складывали пожитки прямо на койках, которые в один момент потеряли свою неприкосновенность. В углу каптерки остался последний, один-единственный чемодан рядового Яковлева.
На койки нельзя было садиться. Без команды на койках запрещалось лежать. Заправлялись они по единому образцу, который Рудич менял раза три-четыре в год. То одеяла должны были свисать по обе стороны, ни в коем случае не касаясь при этом пола, то их соединяли с простынями в замысловатый конверт. По той же прихоти старшины подушки укладывали плашмя или ставили на попа — прямо, боком, наискосок, прятали под одеяла и снова водружали поверх его. Сколько нарядов вне очереди получено из-за коек — и вот на них стоят чемоданы, рюкзаки и даже несколько пижонских сумок с эмблемами олимпийской Москвы. С сегодняшнего утра все можно. Можно даже ходить по казарме с расстегнутым воротничком.
В последний раз они построились по всей форме час назад, после завтрака. Командир роты на прощанье пожал каждому руку, со взводными, молодыми лейтенантами, почти ровесниками, ребята обменялись адресами. Когда офицеры ушли, старшина открыл каптерку, и все разом ринулись в эту святая святых Рудича.
— Подождите, Яковлев, — старшина придержал Женьку, — возьмете свой чемодан после. Надо поговорить…
— Я, Анечка, хотела всегда, чтобы он вырос добрым и чутким человеком, — услышал Женька голос матери. — Если бы мне предложили выбор: твой сын будет великим талантом, но жестоким или бездарностью, но с добрым, любящим сердцем, — я бы выбрала второе.
Ничего этого она не хотела. Она хотела всегда его мучить. И так как это у нее получалось, он тоже научился этому. Самые трудные дни у них бывали после разлуки. Соскучившись, они не знали, как подойти друг к другу. Он приезжал из пионерского лагеря, и они ссорились. Она возвращалась из отпуска, и день-другой их разделяло отчуждение. Сегодня был такой день. Чтобы показать им, что за столом с ними сидит не прежний мальчик Женя, что этот новый Женя мало знаком им, он собрал в себе отвагу и спокойным, незаинтересованным голосом влез в разговор: