— Посуда бьется — хороший признак.
— «Хороший, хороший!» — раздраженно отозвался мужской голос тоже с хрипотцой. — Уж очень мы много времени тут тратим.
— Перестань ворчать. Я сказала, что уломаю эту старую ворону, — значит так и будет… Ох, я, кажется, совсем пьяна…
Но тут музыка с эстрады заглушила конец фразы, и больше я ничего не разобрал.
Мы расплатились и ушли. По пути домой я мучительно вспоминал, чей же это был голос. Ведь я слышал его совсем недавно, чуть ли даже не вчера. И вдруг сразу вспомнил: да ведь это голос зеленой! Конечно, это она. Как же я сразу не узнал! Правда, она была пьяна и голос ее слегка изменился. Но если так, кто же тогда «старая ворона», которую она собирается «уломать»? Уж не моя ли тетушка?!
И здесь я сказал себе: нет, Яков Федорович, вам все-таки придется этим делом заняться, а то как бы вы и впрямь не оказались растяпой.
Ночь я спал тревожно. Едва засыпал, как мне представлялась какая-то птаха, серебристая, маленькая, пугливая. Она жалась к стеклу окна, будто хотела вырваться из комнаты и улететь, а наш попугай выкатывал на нее зеленые глаза, хлопал крыльями и хрипел: «Раз-зорву!.. Раз-зорву!.. Раз-зорву!..» Я просыпался, и май мысли вновь возвращались к зеленой. Странное дело, во сне ко мне привязалось убеждение, будто я видел ее еще до того, как она появилась у нас во флигельке, только она была тогда в другом платье. Я мучительно вспоминал, где я видел эти зеленые глаза старой кошки и гладкую тусклую прическу без единого седого волоока. Утомленный раздумьями, я засыпал и опять видел серебристую птаху и взъерошенного попугая…
Утром, едва в щелях ставен заголубел рассвет, я поднялся и пешком (трамваи еще не выходили из парка) отправился в рабочий городок комбайнового завода к Грише Крутоверцеву. Однажды я уже был у него и теперь без труда нашел четырехэтажный кирпичный дом, в котором он жил. Гриша удивился, увидев меня в такой ранний час, но я оказал ему, что объяснять ничего не буду, а только прошу его прийти вечером к Каменной лестнице по очень важному делу.
Потом, уже в трамвае, я проехал к Геннадию в общежитие и попросил о том же. Геннадий потребовал, чтоб я не валял дурака и сказал бы сейчас же, в чем дело, но я только прошипел: «Тс-с-с-с…» — и ушел.
В назначенное время мы встретились неподалеку от солнечных часов, а оттуда опустились по Каменной лестнице к самому морю. В этот вечерний час набережная была почти безлюдна. Мы уселись так, что наши ноги почти касались… (опять «почти»). Мы уселись так, что наши нош едва не касались воды, и под тихий всплеск волны начали задуманное мною совещание. Прежде всего я поставил вопрос: допустимо ли подслушивать, этично ли это?