После завтрака начиналась заправка кроватей. Эта извечная, бессмысленная суета, напоминающая муравейник. Под окрики мы выравнивали полоски, набивали кантики, и каждый раз находились какие-то недостатки, оскверняющий высокий эстетический вкус сержантов. После, начинался утренний осмотр, по строгости сопоставимый с учебкой. Строже всего следили за наличием фурнитуры, которая «должна быть в кармане» (хотя и без надобности), за чистотой подворотничков, бритья, а в шапке должны быть две иголки, с намотанными на них чёрными и белыми нитками. Со вторым были проблемы, т.к. в течение дня они приобретали серый, грязный цвет (но на утро должны были быть намотаны свежие), да и к тому же проблемы были с белыми нитками. Вспоминалось слово из Советского детства – дефицит. Из шкафчиков их воровали, купить - не у всех были деньги, да и при деньгах не так просто было выбраться в городок. Ситуация с белыми нитками напоминала эпизод из книги Оруэлла «1984», когда Парсонс спрашивал у Уинстона, нет ли у него лишнего лезвия для бритья, а тот, соврав, отвечал, что сам уже бреется третий месяц одним и тем же. В общем, сержант отыгрывался за полтора года томления на принудительной службе, властвовал, заставлял отжиматься и т.д. Затем было построение на плацу, речь комбата и развод на работы. Нашей основной работой, как я говорил, была чистка снега. Если попросить меня сейчас рассказать о том, что мне запомнилось зимой 2000-го года, я отвечу коротко - снег, снег и ещё раз снег! Мы прерывались только на обед, после чего до развода вновь убирали снег. Бросали лопаты для того, чтобы снова построиться и развестись на работу, и вновь брали скрепки и лопаты, и убирали снег до самого ужина! После ужина, все уставшие, с мокрыми портянками двигались в казарму в надежде на то, что нам позволят высушиться, помыться и подготовиться к завтрашнему дню. Но нет! Нас строил сержант уже в казарме и объявлял, что личное время мы сегодня проведём на плацу. И до самой вечерней прогулки мы снова убирали и убирали снег. Затем ходили строем, пели песни и уходили на отбой. Вновь было построение. Сержант объявлял следующее:
- Рота, к завтрашнему дню, чтобы все были побриты, подшиты, помыты, кто не успел – записываемся у дневального, а сейчас рота, 45 секунд – отбой!
Мы, как и в учебке, быстро раздевались, укладывали одежду на тумбочку по уставу, и ложились в кровать. Естественно, много было недостатков – нас вновь поднимали, и так 20 – 30 минут. При этом, как я написал уже выше, часть срочников после команды «Отбой» не раздевались, как сумасшедшие, а спокойно брали полотенца, мыльные принадлежности, и шли к умывальнику. Остальной непривилегированный состав записывался у дневального и ложился спать. В диапазоне от часа до трёх ночи нас будили, и мы ночью, сонные, занимались тем, на что по распорядку дня нам, по идее, давалось то время, в которое мы убирали снег. А на следующий день нас вновь разбудили за полчаса до отбоя, и всё повторилось.