Эля слушала, кивала, и, когда я замолчала, она продолжила.
Из ее сбивчивого рассказа получалось, что последний раз они говорили с Гошей, то есть с Георгием Никифоровым, шесть дней назад, на другой день после того, как мы продали наконец ее жилье. Любимый попросил не отправлять деньги на его домашний адрес, а передать со знакомым водителем автобуса. Это, объяснил Гоша, чтобы не платить проценты банку или почте за перевод. Элеонора все сделала, как просил любимый. Она съездила на автобусную станцию, нашла водителя и отдала ему деньги. Водитель был в курсе, взял сверток и обещал доставить его Гоше. После этого Гоша на связь не вышел. Уже шесть дней он молчит.
– Мне съезжать надо, квартира уже не моя, завтра я должна отдать ключи, а у него телефон вне зоны действия. – И Эля зарыдала.
– А где ваша дочь? – коротко спросил Егоров.
– У соседей наверху, – сквозь рыдания разобрала я.
Пашка встал, прошелся по комнате, выглянул в прихожую, заставленную вещами, и спросил:
– Адрес Никифорова у вас есть?
– Не-е-ет, – еще сильнее зарыдала Эля. – Его уби-и-ли!
– Проверим. Что еще вы о нем знаете?
– Он воевал в Приднестровье. Ранение есть.
– Очень хорошо. Что еще? Родные, жена?
– Нет никого. Не знаю, – простонала Эля.
– Как звали водителя, через которого вы передавали деньги?
– Не помню, кажется, Степанович, да, точно, Степаныч.
– Эля, вам с дочерью надо снять квартиру, – высказала я свое мнение.
– У меня денег нет, я все передала Гоше, – прошептала Эля и тоненько завыла, обхватив голову руками.
Егоров произнес что-то непечатное и закурил.
– Паш, здесь ребенок маленький живет, – сделала я ему замечание и только усугубила горе Элеоноры.
– Уже нет, не живет, – отозвалась она.
– Ну все, поехали, будем искать вашего Никифорова. – Хлопнув себя по коленям, Пашка поднялся.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– А мне что делать? – потерянно спросила Эля.
– Заканчивать это мокрое дело и одеваться, – объяснил Егоров.
Пока мы ждали Элю, Егоров прижал меня к себе и прошептал:
– Я соскучился по тебе.
– Тише, Паш, не надо. Она расстроится, если увидит нас.
Надо отдать должное Элеоноре, она собралась, пришла в себя.
Мы загрузились в Пашкину «девятку», и он повез нас куда-то, как оказалось, в районный отдел милиции.
Там Егоров предъявил удостоверение, нас провели в кабинет дежурного следователя, Элеоноре дали ручку, бумагу и предложили написать все, что произошло.
Она писала, роняла на лист слезы, размазывала их и переписывала заново. На всю процедуру ушел примерно час. Потом Элеонора составляла словесный портрет Никифорова, а я пошла в машину к Бильбо.