Президент с удивлением отметил, что уже примеряет, каким образом могла бы осуществляться конвергенция этой и его Россий.
«Получается, я внутренне уже принял предложенный вариант?» — опасливо удивился он.
Его настроение уловил и друг.
— Знаешь, а я действительно хотел бы здесь пожить. Ну хотя бы пару недель. Как следует вникнуть, глядишь, какие-то рациональные мысли сами собой в голову придут…
— Толя, не говори ерунды, — с внезапной усталостью в голосе сказал Президент. В отличие от Секонда, отстранённо курившего, положив локоть на бортик машины, как бы вообще не вслушиваясь в разговоры спутников, он не имел привычки к жизни такой интенсивности. Для него событий сегодня, причём событий на грани жизни и смерти, да вдобавок за гранью реальности, произошло слишком много. Все аппаратные игры, в которых приходилось участвовать уже шесть лет подряд, никак не могут сравниться с адреналиновой бурей, что вызывает в организме близкая стрельба, не салютная, а боевая, направленная в твою сторону и подразумевающая именно тебя своей целью. Плюс к этому неожиданно пришедшее осознание, что ты, столь громко звучащий и представительно выглядящий «президент», являешься им только волею крайне случайного стечения обстоятельств, и не только твоя легислатура[51], но и сама жизнь может быть прекращена без всяких приличествующих столь важному историческому событию процедур. Любым возомнившим о себе хамом, с генеральскими погонами или в пиджаке от Версаче.
Наверное, нечто подобное доходило до каждого из длинной череды «солдатских императоров» Рима, но, увы, только в последние минуты жизни, а не до того, как они уверенной кавалерийской походкой поднимались на очищенный от прежнего владельца престол.
Осознание этого факта наступило как-то сразу, именно когда он сел в эту машину и всего на несколько минут замолчал, наблюдая и ощущая то, чего на самом деле быть не может. При этом здравомыслия и общих познаний, в том числе и психологии, было у него достаточно, чтобы понимать — никакая вокруг не галлюцинация и не бред, а самая что ни на есть реальность, просто — другая. Примерно так, наверное, чувствовали себя умные люди, услышав о начале Первой мировой войны или состоявшемся сегодня Октябрьском перевороте. Жизнь идёт, как и шла всего полчаса назад, птички поют, солнышко светит, и почти все вокруг ещё беспечны, но на самом деле жизнь уже рухнула, и мир вот-вот накроет, накрывает нечто вроде горного селя или морского цунами. И ничего, ничего нельзя уже изменить… Что-то объяснить и кого-то предостеречь — тоже.