Шел я по Вилкову, как говорила одна наша старая актриса, в расстроенных чувствах. Но это не помешало мне отыскать укромный пляжик, искупаться и пойти в кафе завтракать. «Не стоит об этом слишком много думать, — решил я, вновь пытаясь настроиться легко и весело. — Пусть все будет, как выйдет. Откроется обман — скажу ей все, как просил Борута, и делу конец».
Мои ребята уже восседали за столиком этого душного, пропахшего горклым маргаринным перегаром кафе, где свисающие с потолка ленты липучек были черны от упокоившихся на них мух. Зато яства были!.. Когда видишь такой стол, хочется воскликнуть: «Да здравствует цветная пленка!» Центр стола украшало огромное блюдо жарко-красных раков, блюдо окружали пузатенькие стражи — графинчики с золотистым шабским, черные плети молодых сомят, а между всем этим тарелки и тарелочки с крохотными юными огурчиками, с клубникой и персиками.
— Шикуем, а потом на плавленные сырки перейдем?
— проворчал я, несмотря на то, что стол мне понравился.
— Да тут это все копейки стоит, — широко раскинул над столом свои длинные, огромные руки акселерата Ромка, мой верный помощник.
Он тут же, легко выдернув из-под соседнего столика свободный стул, дунул на ею сиденье так, что под потолком закачались липучки, и кивнул мне:
— Падай, старик!
Мне налили вина, положили на стакан самого крупного рака.
Его хвост и клешни упирались в стол, а глаза-дробинки невидяще уставились на меня. Хотя все, наверное, было наоборот, это я, не отпив вина и не попробовав раковой шейки, невидяще уставился на него, вновь вдруг вспомнив Варю.
— Ты что, не хочешь, старик? — нежно хрустя клешней рака, удивленно спросил у меня Ромка.
— Да, понимаешь, влюбился. — шепнул я Ромке.
— Да ну?!
Все были сосредоточенно заняты раками, и никто не прислушивался к нашему разговору.
— Святой крест.
— Верю — сказал Ромка, — пожилые всегда спешат жить.
Ромка считал меня пожилым потому, что ему только исполнилось девятнадцать, а мне уже стукнуло аж двадцать восемь.
— Верю, — повторил он и тут же спохватился: — Поздравляю, шеф!
— Не с чем, — сказал я. — Ей понравился ты…
Ромка кинул в рот гармошку очищенной раковой шейки, запил ее глотком вина и одарил меня снисходительной улыбкой: брось, мол, это у нас не проходит.
— Подкатила ко мне, — продолжал я, — не дева, а настоящая радуга, в твоем вкусе, и спрашивает: киношник? Киношник, отвечаю. Ехали в помятом «рафике»? Ехали, говорю. Люблю киношников, говорит. Мечтаю быть актрисой, поступаю во ВГИК. Ну, я, конечно, сразу же свидание ей. А она: нет, извините, мне бы того, что головой в потолок кузова упирался. Ох, и вкус же у вас, уважаемая, говорю, да у него голова эта — как куриное яйцо, еще и не оформилась-то как следует. Но она свое гнет…