— Ах, боже мой, — дернув плечами, с ласковым сокрушением произнесла администратор. — Я же говорила вам, что звонила. Облачность высокая, и аэропорт самолеты принимает.
— Да, да, благодарю вас, но я не об этом. Я относительно бюро погоды, о прогнозе. — Последнее слово мужчина выговорил кривясь, страдальчески.
— Звонили, — ответила администратор. — И я звонила, и ваш Борис Семенович. Мне сказали, что идет какой-то то ли циклон, то ли антициклон, и дожди надолго. А Борису Семеновичу ответили, что даже во время антициклона могут быть просветы, солнце.
— Понятно, — пробормотал мужчина и вновь вынул свой старомодный массивный портсигар. Сунул в рот недокуренную сигарету, щелкнул зажигалкой и, оставив застывшее в спертом воздухе вестибюля облачко дыма, толкнул тяжелую дверь.
— Коберский! Коберский! Режиссер… — донеслись до его слуха тихие голоса, едва он вышел на улицу.
Услышав свою фамилию, Коберский уныло обернулся и увидел стайку девиц, прижавшихся под навесом. Ныли они в плащах и все, как одна, в новеньких, не по погоде, туфлях. В глазах, устремленных на режиссера, любопытство и заискивающе-выжидательное напряжение.
— Спать бы вам, девушки, — устало сказал Коберский.
— Объявили набор в массовку, — срывающимся от волнения голосом произнесла одна из девиц, по всей вероятности, самая смелая.
— Какая массовка, видите — дождь!
— Уже перестал! — обрадованно сообщила девушка.
Коберский огляделся. Действительно, дождь уже не моросил, но небо, хмурое и тяжелое, солнца не обещало.
К гостинице подъехала забрызганная «Волга».
— Салям, Аникей Владимирович! — просиял своей золотозубой улыбкой из окошка Саид. — Привез целым и невредимым.
Из машины выскочил Жолуд с тяжелым желтым портфелем Мережко, а затем неторопливо вышел и сам автор сценария. Жолуд тут же отметил про себя и эту неторопливость, с какой выходил из машины писатель, и его сдержанную добродушную улыбку; куда девались веселая непосредственность и все то мальчишеское озорство, с каким он устремился к Цале на шоссе по дороге из аэропорта…
Коберский пошел навстречу, протянул полусогнутую руку. Оба смотрели друг другу в глаза и долго жали руки, застыв в полупоклоне.
— С прибытием, Александр Николаевич, — наконец отняв руку и обнажив в улыбке редкие зубы, сказал Коберский.
— Спасибо, Аникей Владимирович.
В вестибюле их встретил директор картины Борис Семенович Скляр. Он видел из окна своего номера, как подъехала машина, неторопливо и легко сошел по лестнице вниз, сунул Мережко сухую цепкую руку, второй рукой пожал локоть и хорошо поставленным баритоном произнес: