— А я должен арестовать этого человека.
— Как арестовать?
— Да, в нужный момент; об этом мне и поручили вам сказать.
— Вам поручено арестовать господина Сарранти? — спросил его Жибасье.
— А вот и нет! Господина Дюбрёя — такое имя он сам себе избрал, так пусть не жалуется.
— И вы арестуете его как заговорщика?
— Нет! Как бунтовщика.
— Значит, готовится серьезный бунт?
— Серьезный? Да нет! Но бунт я вам все-таки обещаю.
— Не считаете ли вы, что это довольно неосмотрительно, дорогой собрат, поднимать бунт в такой день, как сегодня, когда весь Париж на ногах? — заметил Жибасье, остановившись, чтобы тем самым придать вес своим словам.
— Да, разумеется, но вы же знаете пословицу: «Кто не рискует — тот не выигрывает».
— Конечно, знаю. Однако сейчас мы рискуем всем сразу.
— Да, зато играем-то мы краплеными картами!
Это замечание немного успокоило Жибасье.
Впрочем, он все равно выглядел встревоженным или скорее задумчивым.
Объяснялось ли это страданиями, перенесенными Жибасье на дне Говорящего колодца и оживленными накануне в его памяти? Или тяготы стремительного путешествия и поспешного возвращения оставили на его лице отпечаток уныния? Как бы то ни было, а графа Каторжера де Тулона обуревали в эти минуты не то большая озабоченность, не то сильное беспокойство.
Карманьоль заметил это и не преминул поинтересоваться о причине этого, как раз когда они огибали угол набережной и площади Сен-Жермен-л’Осеруа.
— Вы чем-то озабочены? — заметил он, обращаясь к Жибасье.
Тот стряхнул с себя задумчивость и покачал головой.
— Что? — переспросил он.
Карманьоль повторил свой вопрос.
— Да, верно, — кивнул он. — Меня удивляет одна вещь, друг мой.
— Дьявольщина! Много чести для вашей вещи! — заметил Кармоньоль.
— Ну, скажем, беспокоит.
— Говорите! И я буду счастлив, если смогу помочь вам избавиться от этого беспокойства.
— Дело вот в чем. Господин Жакаль сказал, что я найду нашего подопечного ровно в полдень в церкви Успения у третьей колонны слева от входа.
— У третьей колонны, верно.
— И тот будет разговаривать с монахом?
— Со своим сыном, аббатом Домиником.
Жибасье взглянул на Карманьоля с тем же выражением, с каким смотрел на г-на Жакаля.
— Я считал себя умудренным… Похоже, я заблуждался на свой счет.
— Зачем так себя принижать? — спросил Карманьоль.
Жибасье помолчал; было очевидно, что он делает нечеловеческое усилие, дабы проникнуть своим рысьим взглядом в слепящую его темноту.
— Либо это точное указание насквозь лживо…
— Почему?
— … либо, если оно верно, я теряюсь в догадках и преисполнен восхищения.
— К кому?
— К господину Жакалю.