«Борьба», о которой пишет Радзинский, на Кавказе началась задолго до съезда. Сталин и его немногочисленные сторонники с самого начала своей революционной деятельности отвергли «умеренные» методы борьбы с царизмом, провозглашенные будущими меньшевиками Жордания, Джибладзе, Чхеидзе, и этот конфликт не прекращался ни на минуту, несмотря на то, что перед обеими ветвями социал-демократии стоял общий враг — самодержавие.
А по поводу зловещих предсказаний Радзинского об истреблении в лагерях меньшевиков можно сказать только одно: терпеливо ждем подробностей от нашего гиганта архивной мысли.
* * *
Радзинский (неожиданно возвращаясь мыслями в Сибирь. — Л. Ж.):
«…5 января 1904 года полицейский протокол сообщает: „Ссыльный Джугашвили бежал“.
Через всю Россию он ехал в Тифлис по подложным документам на имя русского крестьянина — с его грузинским лицом, с акцентом! Через всю Россию! И никто его не задержал!»
Мы сочувствуем Радзинскому и понимаем его огорчение в связи с побегом Сталина из ссылки. Вот только его недоумение по поводу разгильдяйства властей, которым не удалось арестовать Кобу, нам представляется игрой бесталанного актера. Трудно предположить, что Радзинский, выучив наизусть все творения Троцкого, мог пропустить его мнение именно по этому случаю.
Троцкий:
«К началу 1904 года ссылка успела окончательно превратиться в решето. Бежать было в большинстве случаев не трудно: во всех губерниях существовали свои тайные „центры“, фальшивые паспорта, деньги, адреса. Коба оставался в селе Новая Уда не больше месяца, т. е. ровно столько, сколько нужно было, чтобы осмотреться, найти необходимые связи и выработать план действий».
Добавим, что Сталин сбил с толку охранку тем, что отправился сначала «не через всю Россию», как врет Радзинский, а в противоположную сторону, в Иркутск.
Радзинский:
«Он живет в Тифлисе. И это тоже странность. „Видные революционеры редко возвращались на родину, где были бы слишком заметны“, — писал Троцкий. Вернувшись, нелегал попадал в поле зрения полиции и, по статистике, самое большее через полгода — арестовывался».
Конечно, странность! Для существа с мозгами Радзинского многое кажется странным. Сталин возвращается на Кавказ, где налажена революционная работа, где живут товарищи по борьбе, где он пользуется уважением среди рабочих и всегда может рассчитывать на их помощь, — и все это для архивника «странность». Впрочем, если бы Сталин отправился в Москву или Питер, не имея связей с революционным движением, рекомендаций, знакомств, — это вызвало бы у «историка» еще большее раздражение.