Она умолкает и лезет в сумочку за платком. Черкесов невольно берет ее под руку. Но, как только она немного успокаивается, осторожно отпускает ее локоть.
В это время Валентина замечает, что какой-то обогнавший их мужчина оборачивается и бросает на них внимательный взгляд.
«Наверно, какой-нибудь знакомый или сослуживец Олега Владимировича», — решает Валентина и продолжает свой рассказ, слегка понизив голос:
— Вы можете спросить, а как же отец? Он что, совсем перестал интересоваться нами? А ему было не легче нашего, возможно, даже тяжелее, потому что он очень порядочный. Да, да, именно порядочный, несмотря на все то, что произошло. Папа знал ту женщину, к которой ушел, еще до того, как женился на маме. И, по-моему, уже тогда был в нее влюблен, но не пользовался взаимностью. Ну а потом у нее трагически погибли муж и сын, и она в отчаянии чуть не покончила с собой, и спас ее от этого мой папа. Не буду вам рассказывать, как он это сделал, — это длинная история, но он ее действительно спас. Однако, спасая эту женщину, папа окончательно погиб сам… Я, кажется, заболталась и рассказываю уже о том, что вам совсем неинтересно.
— Ну что вы, Валентина Николаевна!
— Папа, видимо, и не переставал никогда любить ту женщину, — после небольшой паузы продолжает Валентина. — Ему лишь казалось, наверно, что он любил маму. Ну а после всего этого, после почти ежедневных встреч с тою, которую он любил (а длилось это около года), ему стало совсем невмочь… И все-таки он ни за что не ушел бы от нас, и мама никогда бы этого не узнала, если бы не я… Да, именно я. Одна я в нашей семье понимала, что творится с отцом. И я сказала ему: «Уходи, так больше нельзя…» Я тогда уже училась в институте и прекрасно во всем разбиралась. Понимала, что он жертвует собой из-за нас, детей. Пожалуй, даже главным образом из-за меня. Маму он уже совсем не любил, Михаила тоже, кажется, не очень… И я ему сказала: «Уходи, пока знаю одна только я, как ты мучаешься. Мы уже не маленькие и не пропадем, а так тоже больше нельзя»… Он, конечно, не сразу послушался меня.
— И он ушел?
— Да, он ушел, хотя это стоило ему многого… Он ведь был членом партии, руководителем крупного предприятия, и такой разрыв с семьей не мог, конечно, оставаться втайне ни от райкома, ни от министерства. Не знаю уж, как он там объяснил свои поступки, едва ли, однако, стал обнажать душу, не в его это характере. Попросил только перевести на работу в другой город. И его перевели, понизив в должности и поручив делать то, к чему не лежала душа. Нам он посылал почти весь свой оклад, а на что жил сам, я до сих пор понятия не имею. Михаил считал уход отца изменой, которой нет прощения. Ну а мама погоревала-погоревала, и утешилась тем, что обвинила во всем коварную соблазнительницу. Я не пыталась ее в этом разуверить… — Валентина вдруг умолкает, потом шепчет чуть слышно: — Вам не кажется, что вон тот человек то обгонит нас, то идет сзади по пятам?