— Зови меня Док.
— Ладно, Док.
— Будьте здоровы.
— Чего и вам желаем.
Последовало дальнейшее обсуждение окружающих красот. Затем разных других вещей. Подошли эта девушка, Абцуг, в длинных брючках и мохнатом свитере. Она сняла свою широкополую шляпу, но даже в сумерках оставалась в темных очках. Она придавала определенный стиль Мраморному ущелью.
Тем временем доктор говорил:
— На реке в наши дни так много людей оттого, что и повсюду в других местах людей стало слишком много.
Бонни, вздрогнув от холода, скользнула под его согнутую левую руку.
— Почему бы нам не разжечь костер? — предложила она.
— Когда-то дикая природа была вполне приемлемым местом обитания для человека, — продолжал доктор. — Теперь она служит психиатрическим диспансером. А скоро и вовсе не станет дикой природы, — он отхлебнул свой бурбон со льдом. — Скоро некуда будет уходить, негде будет спасаться. Тогда сумасшествие станет вселенским, — еще одна мысль. — И вселенная станет сумасшедшей.
— Мы тоже, — сказал Смит, обращаясь к Абцуг. — После ужина.
— Зови меня Бонни.
— Мисс Бонни.
— Миз Бонни, — подправила она его.
— Иисусе Христе, черт дери, — пробормотал поблизости Хейдьюк, подслушивая, и сорвал крышку с очередной банки пива.
Абцуг бросила холодный взгляд на лицо Хейдьюка, вернее, на то, что можно было увидеть за черными волосами, свисающими на лоб, и черной кустистой бородой. Гоблин, думала она. Все волосатые грубы и развратны, считал Артур Шопенгауэр. Хейдьюк поймал ее взгляд, нахмурился. Она отвернулась к остальным.
— Мы в ловушке, — продолжал добродетельный доктор. — Мы попали в железные зубы технологического монстра. Безмозглой машины. С ядерным реактором вместо сердца.
— Мудрено вы говорите, Док, — говорит Редкий Гость Смит. Он уже начал готовить стейки, нежно укладывая их на решетку над тлеющими углями.
— Планетарная индустриализация, — продолжал разглагольствовать доктор, — разрастается, как раковая опухоль. Рост ради роста. Могущество ради могущества. Власть ради власти. Я, пожалуй, положу себе еще кусочек льда. (Звяк!) Хлебните-ка глоточек вот этого, капитан Смит, — это развеселит ваше сердце, позолотит печень и расцветет, как роза, в компосте ваших кишок.
— А что ж, ничего не имею против, Док. Но Смит жаждал понять, как эта машина может расти, — Док объяснял; это было нелегко.
Две женщины из Сан-Диего, не в первый раз участвующие в походе, вынырнули из кустов с довольными улыбками; они расстелили его спальник между своими. Одна из них несла бутылку. Что-то в этих речных походах всегда стимулирует потребление спиртных напитков. Только не Абцуг: она время от времени посасывала свою маленькую сигарету «Зиг-Заг», свернутую вручную, которая тлела в ее изящных пальчиках. Вокруг ее головы витал запах горелой конопли. (Дайте девчонке достаточно марихуаны, и она выкурит ее). Этот запах напомнил Хейдьюку темные дни и еще более темные ночи. Бормоча что-то себе под нос, он накрыл на стол, подал салат, хлеб, початки кукурузы, стопку бумажных тарелок. Смит переворачивал стейки. Док объяснял мироздание.