– Мне интересно.
Надька подумала и стала рассказывать – все-все-все… Европейский период, московский период и последний семилетний марафон, именуемый «Андрей». Ничего не пропустила и никого.
Период «Андрей» закончен, и теперь в ней пустота, чернота и невесомость. Как в космосе. И она не знает, как ей дальше жить.
– Если бы я не боялась смерти, я бы не жила, – созналась Надька.
Горел нижний свет. В полумраке Надька была такая молодая, почти девочка, и уже так смертельно уставшая.
– Просто у тебя не было мужика, – сказал губернатор.
– Как это не было? – не поняла Надька. – У меня их воз и маленькая тележка.
– Много – значит, ни одного. Нужен один.
Надька молчала. Постигала простую истину.
– Немец – больной. Русский – инфантильный, как ребенок. Все тянул в рот и ни за что не хотел отвечать. Это не мужики. Мужик – тот, кто отвечает за женщину.
Надька слушала.
– Ты была одна. Без поддержки. Выживала как могла. А это очень трудно. Уж я-то знаю… Тебя никто не любил.
– Может быть, я не стою любви? – бесстрашно спросила Надька.
– Ты не фальшивая, настоящая, – определил губернатор. – Ты бриллиант среди стекляшек. Ты яркая и неожиданная, как фейерверк в ночном небе…
«Фейерверк в ночном небе…» Это была новая точка зрения. Надька привыкла к тому, что все ее клянут и критикуют: так нельзя, так плохо… А оказывается, все можно и все хорошо. Она права одним фактом своего существования. Она – есть, и этого достаточно.
В Надькиной груди зажглась ответная теплота. Она смотрела на губернатора, и он показался ей красивым со своей чистой смуглой лысиной, чистыми и крепкими зубами. От него исходила мужская сила.
– Оставайся, – сказала Надька.
– А как же дети?
– Дети в своей комнате, мы – в своей.
– Я не могу…
– Не поняла.
– Я останусь только в том случае, если я на тебе женюсь. Тогда детям будет понятно – почему я здесь сплю.
– Ну так женись, – просто сказала Надька.
– А ты пойдешь?
– Пойду.
– А зачем это тебе? Ты молодая, а мне пятьдесят.
– Я всегда мечтала выйти замуж за Аристотеля Онассиса. Ты на него похож.
– Такой же маленький и лысый?
– Когда ты становишься на свой кошелек, ты самый высокий.
– Меняешь молодость на деньги?
– Нет. Меняю молодость на силу.
Иван Шубин поверил. Ему хотелось верить, и он поверил. Он никогда не чувствовал своего возраста, он только знал, что ему – пятьдесят. Но эта цифра не имела к нему никакого отношения.
– Останься, – попросила Надька.
– Нет. Я не могу на цыпочках, утром, как вор… Я мужик деревенский, простой. Мне гордость не позволяет.
– Странно…
Андрей уходил именно на цыпочках, именно как вор.