Колобком бы её назвать, но прижилось имя гипножаба.
Задохлую, но малопорченую гипножабу зоологи сулили несметные деньги, а про живую никто и не думал.
А вот сталкер-проводник по кличке Палач как раздумал о живой гипножабе.
Пока же день заднем не приносил денежного улова, скучные плановые выходы сейчас не проводились.
Мушкету было тяжело смотреть, как Палач каждый день возвращается ни с чем, и он выходил на берег, чтобы помочь ему отнести домой снасти или багор, гарпун и обернутый вокруг мачты парус. Парус был весь в заплатах из мешковины и, свернутый, напоминал знамя наголову разбитого полка.
Палач был худ и измождён, затылок его прорезали глубокие морщины, а на щеке была точка неопасного (как говорят некоторые) кожного рака, который вызывает слабая радиация Зоны, когда находишься с ней в постоянном прикосновении.
На руках у Эрика были глубокие шрамы, прорезанные ядовитым ржавым пухом, в который он вляпался ещё в прошлом году — пуха было много, и он едва не убил его, но всё обошлось.
Свежих шрамов не было, но и старые напоминали татуировки — тонкая и чёрная паутина, если всмотреться — удивительно красивая.
Эрику редко кто смотрел в глаза — да и всё лицо прикрывал его знаменитый капюшон. А вот это было очень жаль — потому что глаза у Эрика были прекрасные, небесно-голубые.
Всмотревшись в его лицо, всякий бы понял, что Эрику куда меньше лет, чем это кажется по его сгорбленной палаческой фигуре.
— Эрик, — сказал Мушкет, когда они вдвоем сидели в баре, — я принёс деньги. Это за тот выводок австралийцев, что ты водил. Ну, которые вудисты… Вудуисты… Ну, не помню, эти религиозные маньяки. В общем, пришли деньги.
Палач научил Мушкета многому, и Мушкет его любил. Палач был уже частью Зоны, только частью Зоны обычно считались зомби, изломы и прочая сумасшедшая плоть, а сталкер-проводник Эрик Калыньш был вполне живой, и даже не очень старый.
— Хочешь, пойдём вместе?
— Нет, — сказал Палач, — у тебя работа. Не надо этого.
— Одному нельзя.
— Всем нельзя, а мне — можно, — сказал Палач. — Ты ведь сам как-то отказался. Я знаю, ты ушел от меня не потому, что не верил в то, что гипножабу можно поймать.
— Меня заставил Атос, но сейчас другое время. Я Атоса не боюсь, да и ему теперь на меня наплевать.
— Знаю, — сказал Палач. — Как же иначе.
— Атосу на всех наплевать, кроме науки.
— Да, — сказал Палач. — А нам не наплевать. Но я хочу пойти один.
— Конечно-конечно. Но одному нельзя.
— Ладно, — сказал Палач. — Не будем об этом.
Они сидели в полупустом баре «Пилов» и на них искоса посматривали немногочисленные посетители.