Совершенно непонятно откуда, но знал, что оно там есть, и что…
Тут-то я споткнулся о металлическую петлю, торчавшую из земли. От этого я совершил абсолютно цирковой кульбит, перелетев вперёд через голову.
Мой потенциальный убийца даже растерялся, живой труп попытался сбежать, а теперь вот скрылся в какой-то канаве.
Я слышал его возмущенное дыхание — так бывает, когда человек не может даже ругаться, и только открывает рот, втягивая в себя воздух.
Он поводил стволом автомата из стороны в сторону.
И теперь я понял, что находится рядом — очень редкая инверсионная аномалия. Олежек звал её «массаракш», я всех этих слов, взятых напрокат у Стругацких, не любил, а собственного мнемонического правила для запоминания не придумал.
Так бы её и звать — инверсионная аномалия. Мушкет говорил, что она, может, и не такая редкая, но только рассказать о ней часто бывает некому. В центре аномалии физическое пространство меняло полярность, и всякий предмет, помещённый туда, выворачивался наизнанку.
Говорят, что именно с ней был связан легендарный левосторонний автомат Калашникова, но это только слухи необразованных сталкеров, что плодили легенду за легендой. Спутать разные типы симметрии им было несложно, да и оказалось, что действует она только на биологические структуры.
Именно туда, подняв ногу, собирался ступить мой милый палач. Можно было, конечно, его предупредить, но… Но для этого я был недостаточно свят.
Молодой прыщавый парень, отступив, поставил ногу обратно. Я молча ждал, что будет дальше. Что-то со мной произошло — Зона превратила меня в другого человека. Перетрясла и подарила новые навыки — например, умение спокойно ждать чужой смерти.
Паренёк покрутил головой, видимо, подумал, что рассказывать у костра, что жертва сбежала, ему было бы стыдно.
И всё-таки сдвинулся вперёд.
Он перестал существовать за долю секунды, став похож на кусок мяса с торчащими рёбрами — было в моём детстве такое блюдо, которое делали из сосиски, проткнутой перед варкой сухими ещё макаронинами.
Сразу было понятно, что человек — существо хордовое.
Автомат он, впрочем, в последний момент выронил, и я, стараясь перемещаться осторожнее, чем мышь, ворующая сыр из мышеловки, подобрал его.
Теперь я был бос, но вооружён — точь-в-точь, как народы Африки.
Теперь надо было выручать барахло, и убить человека. Или даже двух.
С насыпи уже закричали:
— Эй, Миха, ты чё? Ты где? Щас доедим всё, чё.
Я перевёл автомат на одиночный огонь, и только над насыпью встал один из моих обидчиков, честно прострелил ему голову.
Сейчас второй, не будь дураком, схватится за оружие, и если он не будет совсем уж дураком, то отползёт в сторону, стараясь поймать меня, когда я вылезу наверх.